Вениамин Додин - Навстречу солнцу

«Шутка» до верхов дошла кошмаром. Сколько миллиардов вколочено было в строительство «электрических заграждений», в минирование десятков тысяч километров приграничных полос. В том числе, минирование ядерное. Ну и что? А то, что они уже заполняют вакуум российских территорий. Явочным порядком. Свято место пусто не бывает. Накрыть их тем же ракетно–ядерным: залпом? Ха! Тогда нас–то — точно — не останется. Сколько останется их — то уже не наши будут проблемы…

Сегодня муссируется предложение: — не продать ли нам, — если успеем, конечно /уж больно системно и быстро действуют наши соседи/, — Сибирь от Енисея аж до Тихого океана американцам? Говорят, за хорошую цену — 350 миллиардов зелёным. Ведь к тому идёт, что бесплатно отдадим…;

И все абсолютно меры, которые измышлены будут, чтобы того не произошло, они лишь ускорят процесс потерь. Так, может, острова злосчастные, на которых народ русский вымирает, спасём, отдав их хоть бы и в аренду лет на 99 их же хозяевам? Спасти–то есть кому, если подумать.

А я давно думаю. Полагаю — придумал.

… О Курилах я никогда, не забывал. И думал о судьбе их насельников с того часа, когда, — после множества, командировок на острова, — увидел однажды, до чего власть довела этих доверившихся ей русских людей;. Уже тогда пришла мне в голову мысль об обращении к остаткам чудом уцелевшего российского дворянства… О дворянстве японском? Такой дикости мысль посетить меня не могла. Я — и Япония! Тогда я не знал, что одно лишь имя моей матери раскрыло бы мне двери в удивительную страну! Но фантазировать я себе не запрещал.

… Понимаете, — обращался я к гипотетическому японскому собеседнику, который несомненно существует, и которого я, верно, встречу, — идея механизма решения проблемы Южных Курил проста: — непосредственная договорённость на уровне русской и японской элит — их дворянств. С вами — просто: вы существуете, вы совершенствуетесь более тысячи лет. Не то у нас. У нас, в России дворянство уничтожено было переворотом 1917года. И вот, чудом выжившие его потомки, на волне «перестройки» и последующих событий, вдруг почувствовали сперва слабость уничтожившего их родителей режима, а потом и утерю им инициативы. И решили восстановить институт национальной аристократии заново. Сорганизовались. Собрались. Произвели нечто подобное перекличке. Подсчитали потери…

Словом, произошло, пусть ещё чисто формальное, возрождение — понарошке — дворянского сословия, хотя бы, под крылом спецслужб. Избран, — во всяком случае, в Москве — в сердце России, — Предводитель. Им стал потомок одного из древнейших боярских родов Андрей Кириллович Голицын.

Сын моего лагерного, а потом и на воле, друга Кирилла Николаевича, с которым прожил целую жизнь… Между прочим, этот беспрестанно арестовываемый большевиками русский князь, путями мне неведомыми, узнал историю моей мамы и проникся к ней сыновьим уважением. И, когда к тому была возможность, переписывался с нею, пребывавшей с моим отцом в дальнем далеке. Нам, зэкам–каторжникам, полагалось отсылать только два письма в год, и только самым близким родственникам. Как ухитрялся Кирилл Николаевич разрешать столь сложную задачу — писать ещё и маме моей — знаю только я один. И Андрею и супруге его Ирине Борисовне, актрисе и художнику одного из московских театров, я тоже не раскрылся. Более того, по смерти Кирилла Николаевича и отпевании его у Николы Обыденного, о себе им не напоминал, помня предупреждение Леночки Адлерберг—Вяловой…

Евреев они, естественно, ненавидели. Как, впрочем, естественно же, евреи ненавидели их — столбовое дворянство. Талантливый, удачливый, знаменитый художник, бессменный и непременный Секретарь Отделения графики Союза художников СССР, а теперь России, — человек, вроде, не лишенный букета воображений, — Андрей Кириллович воспринимал советское еврейство только насильниками, захватившими его Россию. Бесконечные годы преследований и унижений, выпавших на долю среднего сына постоянно и мстительно унижаемых и преследуемых родителей не могли не выковать из интеллигентного мальчишки ненавистника своих мучителей. Мести он не жаждал — он был интеллигент. Не тот, в русской расписухе, что, видете ли, не подавал руки антисемиту, не предполагая, что у него впереди рандеву с господами–товарищами Зиновьевым, Троцким, Фриновским, и, в финале, с Мосеем Фельдманом в Варсонофьевском переулке.

И Андрей Голицын, сын Кирилла Голицына, внук Николая Голицына, полной мерой испивши из комиссаро–большевистского источника, созрел. Дошедшие до меня его раздумья «о мерах профилактики» относительно евреев были разительно схожими с тайными мечтаниями западно- и центрально–европейцев 30–х годов: «Истребить их в своём доме?! Фу! Гадость какая! Проще выкинуть… куда–нибудь… подальше. И пусть та же немчура ими и занимается…»… Проще всего, приняв позу, облаять его… ясно кем.

Между тем, еврейских своих коллег, которых в его Отделении Союза художников было, почитай, добрых две трети от состава, он не только не третировал, но всё что в силах его было делал для них, а со многими дружил… Ситуация, к слову, банальнейшая, в зубах навязшая. Было и такое: своего неофашиствующего коллегу; круто осадил, когда тот привел на одно из внутренних торжеств толпу подопечных, вооруженных нацистскими аксессуарами… Однако, тёплого рукопожатия не лишил. Тому, ясно, были причины. Когда–то, будучи ещё совсем юным, Андрей Голицын потерял покой, узнавая интригующие подробности но, главное, результаты «Большого Террора» 1934–1941 годов. Он догадался: то было началом очистительной акции против его врага /начатой десятилетием прежде, чем на то же самое решился Гитлер/. Акции тонкой и грамотной, в чём–то даже изящной, блестяще, — не без юмора, — исполненной её талантливым режиссёром, поручившим истребление евреев–большевиков евреям–чекистам. Да и сам я, с судьбою моей и моих родных, — я тоже был радостно потрясён, узнав, что творится под уютным домиком Военной коллегии Верховного Суда СССР у стыка Никольской улицы и Театрального проезда Лубянской площади, а потом и в бункерах дома 7/9 по Варсонофьевскому переулку. И кто — «именинники».

Совсем другое дело — массовые, — днём и ночью, — восемнадцати–месячные расстрелы евреев в БЕЗЫМЯНЛАГе в 1941–1942 годах. Они были, возможно, завершающим актом согласованной с нацистами ещё осенью 1939 года акции но истреблению всё того же Европейского еврейства.

И уж тут Закон Возмездия был не при чём: тут уже не палачей казнили — истреблялось классическое местечковое еврейство Балтии, Польши, Молдавии, Украины и Белоруссии, бежавшее от немца и попавшее прямиком в чистые руки чекистов–большевиков…