Том Шон - Вуди Аллен. Комик с грустной душой

«Однажды Вуди сказал мне: „Ты думаешь, мы слишком далеко зашли?“ В тот момент я думал, что может быть и да. Было очень тяжело делать сбалансированный материал на визуальном и эмоциональной уровнях. Все должно было выглядеть правдоподобно, но это также должно было работать для зрителей, это должно было развлекать. Всегда была опасность слишком основательной работы над одним определенным кадром, так что мы забывали о том, как он должен выглядеть в окончательном варианте фильма. Но когда ты чувствуешь, что упускаешь это из виду, тебе следует вернуться немного назад и начать все заново. И вот это-то и происходило с нами».

Первая рабочая копия длилась всего 45 минут, так что Аллен снял несколько дополнительных сцен и нарезал еще архивной пленки. Осталось только придумать название. Аллен долго выбирал между разными вариантами названия — «Человек-Хамелеон», «Меняющийся человек» (рабочее название фильма), «Пижама для кошки», «Лакомый кусочек», «Личностный кризис» и «Отношение к расстройству личности». В конце концов, у него состоялось «гонка за название с друзьями за ужином, — сказал Аллен. — Мы ставили крест на одном названии за другим. Единственным весельем было предложение следующего человека. Это было крайне непродуктивно. В итоге я снял несколько названий и прогнал их вместе с фильмом. Вторым, который я увидел, был „Зелиг“, и я знал, что это оно».

Зелиг — один из драгоценных камней творения Аллена; бесподобное комедийное самомнение, красиво развивающееся и эффектно исполненное, двигающееся в сторону истинного пафоса, но он слишком легкий, чтобы зациклиться на его невысказанных подтекстных богатствах. «Вуди Аллен здесь такой же пронзительный, как часто был пронзительным Чаплин», — отметила Полин Кейл, и все по тем же причинам: если бы не несколько слов, которые мы слышим от Леонарда Зелига на хриплой записи во время его сеансов с Доктором Флетчер, он был бы бессловным и безликим. Из всех алленковских подношений и краж из творчества Чарли Чаплина, Бастера Китона и Гарольда Ллойда, Зелиг — персонаж с наибольшей претензией на их наследие — безмолвный призрак, неспособный высказать жалобу или побрюзжать, он может выражаться только мимикой и угодливостью, чистое выражение пассивности, которую Аллен видит как топливо для своего комического персонажа. Хотя здесь может не хватать более очевидных автобиографических деталей такой картины, как «Дни радио», фильм дает во многих смыслах то, что является его самым проницательным автопортретом.

Как и родители Аллена, родители Зелига заперты в состоянии постоянной войны, что становится причиной того, что их сын растет в противоположном направлении — «экстремально антисоциальном» с «плохими манерами и низкой уверенностью в себе», он практически патологический ублажатель людей, он отчаянно жаждет нравиться и чувствовать себя «в безопасности». Его различные инкарнации — в роли китайца, гангстера, темнокожего — заставляют его попасть в газеты, а затем под присмотр доктора Флетчер (Фэрроу), где он «испытает несколько смен настроения и в течение нескольких дней не будет выходить из четырех стен» — отсылка к другому знаменитому любящему потолок герою, который не решался идти «никуда, кроме вверх и вниз по полу, стенам и потолку его комнаты». Это, конечно, бедный Грегор Замза в «Превращении» Кафки, его трансформация более перманентна, чем мимолетные воплощения Зелига, но они дают такой же аллегорический блеск. Из всех персонажей Аллена, он, вероятно, привлек самое научное прочтение — стоит взглянуть на блестящий труд Айриса Брюса «Загадочные болезни человеческого товара у Вуди Аллена и Франца Кафки», как на Зелига, выдуманного по Кафке, также представляющего еврейскую диаспору, готового ассимилироваться, но при этом являющегося стопроцентным американцем, со всем его мультикультурализмом.

«Мы делали его три года, напряженный график с бесконечными техническими экспериментами».

Зелиг всегда предназначался академическому изучению. Кажется, Аллен знал, что в его легенде есть что-то, что привлечет внимание академиков, начинающие Зелигологисты должны были занять свои места за Солом Беллоу, Бруно Беттельгеймом и Сьюзен Зонтаг, которые играли самих себя в фильме, они предлагали свои интерпретации состояния Зелига. «Я сам чувствовал, что кто-то может подумать о нем, как о безусловном конформисте», — предложил Беттельгейм. И в самом деле, Зелиг — врожденное зеркало духа времени, он отсвечивает отражениями сквозь призму культуры в общем, хотя кое-что в решении Аллена огранить свою историю таким образом должно служить предупреждением, что он не хочет, чтобы его фильм связывался с какой-либо интерпретацией, вместо этого он предлагает что-то вроде шведского стола, в то время как Зелиг становится свободным, ускользающим как никогда. Больше всего нас поражает сегодня, насколько наштампованным является этот фильм, благодаря своему собственному уму он продвигается вперед, гонясь за будущими шутками и интригуя истинным пафосом любовной истории. «Возможно, сама его беспомощность движет мною», — говорит Доктор Флетчер, сердечная, по-матерински тревожащаяся роль, которая была написана под Фэрроу и подходит ей, как перчатка. «Она не бросает ему вызов (как это делает Дайан Китон в его картинах), — написала Кейл, — она освобождает его от стресса, и он появляется со свежей утонченностью в таких сценах, как та, в которой под гипнозом он шепчет: „я люблю тебя“, а потом хныкает: „Ты худший повар… эти блинчики… Я люблю тебя, я хочу о тебе заботиться… Больше никаких блинчиков“…»

«Я делаю фильмы для начитанных людей. Я должен отметить, что есть миллионы людей в мире, которые образованы, начитаны и хотят утонченных развлечений, которые не имеют никакого отношения к наименьшему общему знаменателю, они вообще не про автокатастрофы и шуточки в ванной».

«Зелиг» — самый прозорливый из всех сценариев Аллена. Леонард Зелиг — это козел отпущения всего 20-го века, как Пруфрок у Т. С. Элиота и человек из ниоткуда Джона Леннона, — без него, практически точно не было бы Форреста Гампа. Чувство Аллена формы жизни американского общества абсолютно верно, Зелига сначала превозносят как знаменитость джазового века, затем его ругают и «обращаются в суд за двоеженство, измены, автокатастрофы, плагиат, бытовые повреждения, халатность, порчу имущества и согласие на ненужное удаление зуба», затем он находит спасение в отчаянной храбрости Линдберга, управляя самолетом, который бомбит нацистов. Сказать, что Зелиг — это Аллен, — слишком лаконично, но портретные зарисовки глубоко в хамелеонью душу скрываются со всей драматичностью: — это лукавый оппортунизм, находящийся в дюйме от эмпатии, он позволяет им мошенническим способом проникнуть в сердца и головы других людей. Для тех, кто внимательно смотрел — Зелиг содержит невероятно точный прогноз движения карьеры самого Аллена. В последующие годы его тоже будут обвинять в изменах и еще более плохих вещах, прежде чем он найдет спасение в возврате к развлечениям, удовлетворяющим толпу, благодаря которым он нашел одобрение в самом начале.