Александр Глезер - Человек с двойным дном

Я впервые столкнулся со взрывом национальных чувств в 1952 году в общежитии Московского нефтяного института. Мы праздновали тридцатипятилетие октябрьской революции. Кто-то помянул нашумевшую тогда пьесу Константина Симонова «Русский вопрос». Захмелевший смоленский паренек высокомерно похлопал по плечу азербайджанца Дадашева и с издевкой пробормотал:

— Я твой старший брат, и ты должен мне подчиняться. Ясно? Хи-хи-хи!

Дадашев был человеком скромным, даже робким. Но ударила ему в голову кавказская кровь, и, закатив «старшему брату» по морде, он закричал:

— Ты сволочь! Ты сволочь!

В наступившей тишине горестно прозвучал голос чеха Милоша:

— А я думал, что у вас дружба народов!

Пожалуй, в наиболее неприятном и сложном положении находятся те русские, которые, печалясь о доле своего закабаленного коммунистами народа, сочувствуют и другим. Ведь последние считали их, русских, поработителями. Вспомните, как сталинский сподвижник, лихой кавалерист маршал Буденный под предлогом борьбы с басмачами вырезал и сжигал туркменские кишлаки. Вспомните, как огнем и мечом Одиннадцатая красная армия присоединяла к будущему СССР Грузию и Армению. Вспомните, как после войны Сталин, якобы, за предательство выселял из отчих краев на гибель в Сибирь всех поголовно, от малых детей до седых стариков, чеченов и ингушей, балкарцев и калмыков, крымских татар… И еще запомните, что все акции против украинцев, грузин, литовцев… осуществляются руками русских солдат, и наоборот, против русского населения — руками солдат среднеазиатских, кавказских и иных иноязычных, в соответствии с испытанным принципом: «разделяй и властвуй». Чему же удивляться, если в нынешних советских концлагерях среди заключенных — сотни активистов национальных движений за независимость — украинцев, армян, литовцев, крымских татар…

Но может быть, предложить грузинскому националисту посмотреть, как холодно и голодно по сравнению с грузинскими живут русские деревни и захолустные города, где в магазинах уныло пылятся пакеты с солью и макаронами. Но, может, попытаться убедить его, что во всем виновны не русские, которых самих миллионами истребляли в ГУЛАге, а режим. Напрасный труд! Я тщетно доказывал это, неизменно слыша в ответ:

— А кто установил этот режим в России? И кто навязал его нам? Кто нас будет подавлять, если мы восстанем? Кто в нас стрелял на проспекте Руставели в 1956 году?

Лет десять назад, когда в Тбилиси проходил Всесоюзный съезд архитекторов, сижу как-то с грузинскими поэтами в ресторане. Шота Н. приглашает потанцевать молодую женщину-архитектора. Недалеко от нашего столика заводит с ней разговор:

— Вы откуда?

— Из Москвы.

— Как вам нравится наша колония?

Она вначале озадачена, потом оскорбляется:

— Ну как же, — объясняет Шота, — Грузия дает доход государству сорок миллионов рублей в год, а выделяется ей из этой суммы всего лишь два. Не верите — посмотрите в бюджет. Ни одна колониальная держава из своих колоний таких средств не выкачивает.

Однажды в Тбилиси я присутствовал при споре двух братьев, инженера и писателя.

Инженер:

— Без России мы не построили бы столько заводов, не имели бы передовой техники.

Писатель:

— А почему ты ушел с женой из удобной тещиной квартиры в центре города, где тебя кормили и поили, и предпочитаешь снимать две жалкие комнатушки, к тому же на окраине? Наверное, потому, что лучше жить без удобств, чем зависеть от чьих-то прихотей. Грузия достаточно богата, чтобы существовать как самостоятельное государство. Даже крохотный Люксембург и тот независим! — И войдя в раж, он окончательно доканывает инженера:

— А почему Москва утверждает планы выпуска литературы на грузинском языке? А почему Москва проверяет репертуар наших театров? А почему Москва устанавливает ставки редакторам грузинских журналов? А почему, когда Грибачев пишет о России, это патриотизм, а когда я пишу об истории Грузии — это национализм?

На Украине, где антирусские настроения выражаются особенно открыто и сильно, я был только раз. В 1965 году приехал в Луганск от издательства «Молодая гвардия» на всесоюзную неделю молодежной книги. Приехали туда и поэты из Киева от издательства «Молодь». Вечером сошлись вместе в нашем номере. Один из киевлян заговорил на украинском языке.

Я ему:

— Извините, пожалуйста! Мы впервые на Украине. Очень просим вас говорить по-русски.

Он выслушал… и продолжает на украинском. Позже я спрашиваю у редактора «Молоди»:

— Он что, стесняется? Плохо знает русский?

— Нет, что вы? Он просто националист. Говорить по-русски может, но принципиально не хочет.

В Литве, Латвии, Эстонии и того хуже. Почти все отдыхающие на Прибалтийских пляжах сетуют на то, что местные жители их терпеть не могут и, нередко, услышав заданный по-русски вопрос, не отвечают и демонстративно отворачиваются.

Росту национализма в СССР на протяжении последних десятилетий способствует проводимая им политика по отношению к бурно развивающимся на различных континентах и островах так называемым национально — освободительным движениям. Она диктуется вовсе не справедливостью или интернационализмом, а лишь корыстным желанием расширить свое влияние, проникнуть в Америку, на Ближний Восток, в Индокитай. Советский Союз, если это ему выгодно, поддерживает любых мятежников, ратует за независимость всех племен и народов. Эта политика бумерангом ударяет по советской империи. Читая в газетах яростные статьи, осуждающие капиталистические страны за неоколониализм, латыш или армянин задумывается: «Чем мы хуже этого острова с населением в полмиллиона?»

А что должен испытывать тот же сорокамиллионный украинский народ, фиктивно представленный в ООН, но практически во всем зависящий от руководящих указаний Москвы? А богатый цветущий Узбекистан? С ростом культуры и в некогда отсталой Средней Азии национальное самосознание развивается все больше и больше, принимая иногда крайне националистический оттенок. Русский поэт В, долго работавший в Ташкенте, рассказывал мне, как сильно выпивший узбек, преподаватель марксизма-ленинизма, кажется кандидат наук, злобно выкрикнул:

— День придет — русской кровью крыши мазать будем!

А я помню, как жаловались узбекские поэты:

— Нас руссифицируют! Во многих районах Ташкента на десять школ русских одна узбекская. Дети забывают родной язык!

Мне довелось в этом убедиться, когда разговорился в самолете с двумя узбечками, студентками филологического факультета Ташкентского университета. Прочел им переводы стихов великолепного поэта Абдуллы Арипова:

— Вы по узбекски эти стихи читали?

Смещаются:

— Мы узбекского не знаем.