Алла Кирилина - Неизвестный Киров

После убийства С. М. Кирова из партийного архива изъяли учетные карточки и личные дела обоих Николаевых. Глубоко исследовать все эти документы, а тем более проверить или перепроверить их по фондам других архивов, до середины 80-х годов было крайне трудно в силу ограничения доступа к ним. Отсюда слухи и мифы вокруг биографии Николаева — убийцы С. М. Кирова. На их создание влияло многое. Но прежде всего полное отсутствие информации как о результатах следствия, так и о личности убийцы, внезапная гибель М. В. Борисова — одного из охранников Кирова, политические процессы 30-х годов, где почти всем обвиняемым инкриминировалось убийство Кирова, и, наконец, лагерные «байки». Некоторые из них циркулируют еще и сегодня.

Николаев был арестован на месте преступления. После оказания ему первой медицинской помощи и произведенного опознания он был доставлен на Литейный, 4, в здание Ленинградского управления НКВД.

1 декабря медики осматривали Николаева дважды. Первый раз около 19.00 в управлении НКВД. В составленном ими акте отмечалось: Николаев на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит. Пульс 80 ударов в минуту. Признаков отравления нет, имеются явления общего нервного возбуждения. Второй раз — после его доставки во 2-ю ленинградскую психиатрическую больницу. Николаеву проводили экспертизу врачи этой больницы: известный врач-психиатр Густав Владимирович Рейц с тремя коллегами: Н. Я. Гандельтан, Л. С. Рывлин, М. Е. Гонтарев. В заключении говорилось: «…Николаев находился в кратковременном истерическом состоянии, при сильном сужении поля сознания, наблюдается ожог левой ноздри нашатырем и значительное выделение слюны. Из которого выведен мерами медицинского характера с применением двух ванн и душа, но повторение истерических припадков в дальнейшем возможно» [464] Вестник Верховного Суда СССР. 1991, № 5. С. 18. .

Заместитель начальника Управления Федор Тимофеевич Фомин впоследствии так описывал поведение Николаева в первые часы после ареста: «Убийца долгое время после приведения в сознание кричал, забалтывался и только к утру стал говорить и кричать: „Мой выстрел раздался на весь мир“».

По-видимому, Федор Тимофеевич допрашивал Николаева где-то после 10 вечера вместе с начальником УНКВД Ф. Д. Медведем, зам. начальника оперативного отдела Д. Ю. Янишевским и зам. начальника СПО Строминым. Допрос вел помощник начальника особого отдела УНКВД по Ленинграду и области Лобов. Полностью документ дается в приложении. Приведу лишь отдельные его фрагменты:

« Вопрос: …Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?

Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершенном мной покушении на т. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.

Вопрос: С какого времени вы подготовлялись на это покушение?

Ответ: Фактически мысль об убийстве т. Кирова у меня возникла в начале ноября 1934 г..

Вопрос: Какие причины заставили вас совершить это покушение?

Ответ: Причина одна — оторванность от партии, от которой меня оттолкнули события в Ленинградском институте истории партии, мое безработное положение и отсутствие материальной, а самое главное, моральной помощи со стороны партийных организаций».

Под протоколом стоят два автографа: Лобова и «записано верно» — Николаева.

Допрашивался Николаев и в последующие дни. После формального заполнения следователями в протоколе обычных анкетных данных он продолжал стоять на своем: «совершил индивидуальный террористический акт в порядке личной мести». Присутствовавший на допросах Николаева 2 декабря бывший сотрудник УНКВД по Ленинградской области Исаков в своем объяснении 15 марта 1961 года, написанном для комиссии по расследованию обстоятельств убийства Кирова, сообщил: Николаев находился «в состоянии какой-то прострации», «очень долго вообще отказывался что-нибудь отвечать. По-моему, он тогда ничего не соображал… Он лишь плакал. По его словам, он достаточно натерпелся жизненных неприятностей от отсутствия к нему внимания со стороны горкома партии и лично С. М. Кирова… Николаев… вел себя как человек, находящийся в состоянии сильной депрессии, или аффекта. Он буквально каждые пять минут впадал в истерику, а вслед за этим наступало какое-то отупение и он молча сидел, глядя куда-то в одну точку» [465] Там же. .

Тем временем на Литейный свозили людей из Смольного для вторичного опознания Николаева. Среди них были Е. И. Карманова, И. П. Сайкин, С. М. Петрашевич, В. Т. Владимиров и другие. Все они его опознали.

Одновременно сотрудниками НКВД проверялись связи Николаева — по картотекам белогвардейских организаций, анархистов, эсеров, троцкистов. Бывший сотрудник УНКВД по Ленинграду и области Н. И. Макаров, принимавший в декабре 1934 года участие в расследовании дела, в объяснении от 6 апреля 1956 года и 22 января 1961 года утверждал: «Я с полной ответственностью заявляю, что по учетным данным УНКВД на зиновьевцев и троцкистов Николаев не значился» [466] В Верховном Суде СССР. Постановление Пленума по судебным делам от 30 ноября 1990 г. . Дополнительный штрих к нашему исследованию дает беседа с Р. О. Поповым, работавшим в это время оперуполномоченным в политическом отделении Ленинградского управления НКВД и курировавшим картотеку учета троцкистов и зиновьевцев: «Прибежал следователь Луллов: „Проверьте по всем картотекам Леонида Николаева". Его нигде не обнаружили по формулярам».

Тогда же, Вечером 1 декабря, сотрудники Ленинградского управления НКВД произвели обыск на квартире Николаева, составили опись изъятых материалов.

Николаев хранил дома все бумаги: мандаты, пропуска, удостоверения, льготные проездные билеты, самого разного характера справки и т. д. Следует обратить внимание на то, что в описи обыска не значатся так называемые «подметные письма», якобы адресованные Николаеву о существующих будто бы определенных отношениях между Кировым и женой Николаева Мильдой Драуле. Свидетельства о подобных письмах фигурировали в воспоминаниях, написанных в 70-х годах. Вопросы эту деликатную тему ставились на допросах как Николаеву, так и Мильде Драуле. И оба дали отрицательные ответы. Николаев, несомненно, очень любил свою жену. Он неоднократно говорил на допросах, что «жена ничего не знала», «не догадывалась», просил о «снисхождении к ней».

Р. О. Попов рассказывал автору книги: «В 8 или 9 утра 2 декабря в 631 комнате мы допрашивали с Пашей Малининым Мильду Драуле. Она провела ночь в холле, спала на стульях. Типичное чухонское лицо. Миловидная. Допрос продолжался около двух часов. Я писал протокол сам. Она считала его ( мужа . — А.К.) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров. Ходил угрюмый. У него ничего не получалось с работой, она считала его неудачником. Мне, говорит, сказали о ревности, что вы, кому это могло прийти в голову» [467] Из записи беседы автора с оперуполномоченным СПО УНКВД по Ленинграду в 1934 г. .