Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Власов решительно защищал национальную идею, подчеркивал огромное значение патриотизма, отождествляя его с любовью к Родине. Вскрывая подлинный характер проводимых в России реформ, Власов писал в статье: «Говорят, реформы для народа, но реформы, которые разоряют до нищеты государство и уничтожают народ, называются одним словом: преступление».

Власов называет демократов «безумными в своем большинстве», обвиняет их в том, что они «превращают Россию в скопище людей, пожирающих суррогат культуры с Запада… Мы предали свою страну. В обмен получили демократию». Власов приходит к выводу, что «путь демократии разрушителен для России… Демократия оказалась лишь кратковременным, чрезвычайно болезненным, печальным опытом».

Я перечитывал и перечитывал эту статью и испытывал огромное удовлетворение оттого, что в борьбе за Отечество наши пути сошлись. За истекшее время в печати появились новые публикации Власова — одна сильнее другой. Они принесли их автору новую славу, четко обеспечив ему достойное место сегодня и в будущем.

Так сторонники патриотического движения, государственности в России пополнились еще одной примечательной личностью. В 1993 году Власов одержал уверенную победу на выборах в Государственную думу.

Можно было бы значительно продлить перечисление лиц, общественных и политических деятелей, которые играли заметную роль в жизни Советского Союза того времени. Но и названных имен с характеристикой их деятельности, взглядов достаточно для представления, насколько сложной была политическая жизнь в стране, какой проявлялся огромный разброс мнений, сколь широка амплитуда целей, взглядов и путей их достижения. И во всем этом не было ничего цементирующего, не было цельной политики, привлекательного для общества подхода к решению проблем.

Большой корабль — Советский Союз — шел без руля и ветрил, да к тому же и раскачиваемый всевозможными силами, а самое главное — теми, кто был наверху. Партийный, советский и хозяйственный актив, в составе которого были опытные специалисты, знатоки своего дела, профессионалы, ученые, политики, социологи, руководители промышленных, сельскохозяйственных и научных предприятий и центров, — все пребывали в состоянии неопределенности, сбиваемые с толку мощной пропагандистской машиной разрушения и бездействием парализованного механизма руководства и управления страной.

Картина омрачалась то там, то здесь кровавыми конфликтами, правда пока еще относительно небольшими, которые разбрасывали людей по разные стороны баррикад, обрекая их на бессмысленные междоусобицы, никому не нужные борьбу и жертвы. Все это стремительно и неотвратимо вовлекало огромное государство в водоворот непредсказуемых событий.

…Разрушительные процессы все сильнее давали о себе знать. Промышленное производство после 1989 года резко пошло на спад. Сельскохозяйственное производство также сокращалось, стала хиреть наука. Поскольку сокращался общий объем производимого продукта, то уменьшалось и богатство державы, что немедленно и в первую очередь сказывалось на образовании, медицинском обслуживании, жизненном уровне.

Появились серьезные трудности в снабжении населения промышленными и продовольственными товарами, хуже стал работать транспорт всех видов. Все это глобально отразилось на порядке в стране, стала расти преступность, общество залихорадило.

Оказались бесхозными, беспризорными, брошенными на произвол судьбы, на волю стихии оплеванные местные органы власти — Советы. С одной стороны, они подвергались резким нападкам, с другой — не получали никакой поддержки. Если раньше опорой им были партийные организации, то после отмены 6-й статьи Конституции СССР они ее лишились.

В средствах массовой информации подвергались все большему развенчиванию высшие законодательные органы. Они собирались, работали, принимали решения в условиях сильнейшей обструкции и нападок со стороны прессы. Часть депутатов дрогнула, растерялась, опустила руки, не знала, как себя вести. И по сути, обрекла себя на бездействие.

У «демократических» критиков появилось больше оснований преподносить в неблагоприятном свете работу органов советской власти, раздувать тезис о якобы неспособности высших законодательных органов принимать нужные решения. Таким образом, оказалась парализованной не только исполнительная власть, но и высшая законодательная власть страны. Видел ли все это Горбачев? Разумеется, не мог не видеть.

Как-то в мае 1991 года я, как всегда, поздно возвращался домой, и мне в машину позвонил Горбачев. Он сказал, что прочитал информацию КГБ из Вашингтона о предстоящем развале Союза, о том, что у нас совсем плохо обстоят дела, и бросил фразу: «Кому нужно так нагнетать атмосферу?»

Я попросил разрешения перезвонить по приезде на квартиру для того, чтобы в более надежной обстановке сделать некоторые пояснения к прочитанной им телеграмме. «Ну что ж, давай позвони», — недовольно согласился он.

По приезде я доложил ему, что информация достоверная, получена от надежного источника. Речь идет об оценке западными, и в том числе самыми высокопоставленными американскими, лицами ситуации в Советском Союзе и что, по их убеждению, дело неуклонно движется к концу существования Советского Союза, причем произойдет это в самые ближайшие месяцы.

«И ты веришь этому? Мало ли что они говорят!» — сказал Горбачев с каким-то деланым неудовольствием.

«Хотел бы не верить, но считаю информацию заслуживающей внимания, она подкрепляется другими сообщениями, в том числе агентурными, да и самое главное — всей нашей действительностью», — возразил я.

«В общем, прошу не драматизировать, не поддавайся панике и ты!» — закончил он.

На следующий день я вернулся к этому разговору, хотел его продолжить, но встретился с непониманием: «Дел по горло, давай поговорим попозже».

Спустя примерно час попросил меня подъехать к нему. Я захватил телеграмму и еще пару аналогичных сообщений и спустя десять минут был в здании ЦК КПСС у него в кабинете.

Заметив у меня папку с документами, Горбачев сказал, чтобы я не открывал ее. «У меня один совершенно конкретный вопрос». Он встал и, глядя куда-то в сторону, спросил: «Что там за возня идет на Ставрополье вокруг моего имени?»

Я ответил, что ничего конкретного не знаю. «Надо бы разобраться, кто этим занимается, откуда исходит. Охотников бросить тень на мое имя найдется немало», — полувопросительно-полутребовательно заключил он. Тем не менее я показал на папку и спросил, когда можно вернуться к ее содержимому. В ответ неопределенное: «Потом».

Горбачев окончательно встал на путь разрушения Союза, на путь слома общественно-политической системы, на путь устранения КПСС с политической арены как единственного в тех условиях фактора стабилизации. К тому времени Горбачев уже ненавидел партию, а партия ненавидела его. Все творимое в стране отвечало его задумкам. События развивались по его сценарию или по плану, с которым он согласился, и потому любое сопротивление не входило в его расчеты.