Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Не знаю, какое постановление примет суд высшей инстанции по его кассационной жалобе. Возможно, освободит из-под стражи, ограничившись отбытым сроком наказания. Но вопрос не только в этом. Ценность его как специалиста несомненна. Специальные знания — не его личное достояние, а достояние государства. Знания, способности, опыт деньгами не измеришь.

Как-то в камеру пришел врач, осматривал пациента. Сокамерник очень деликатно дал ему один совет, другой. Врач согласился, и между ними произошел профессиональный разговор не без пользы для врача. Я спросил третьего сокамерника, используют ли его в тюрьме как врача-психиатра? Он с горечью ответил, что его услугами ни разу не воспользовались. Кстати, его ждут в прежнем институте, он имеет неофициальные приглашения еще в некоторые учреждения. Но как он поступит, еще не решил.

Неужели после освобождения он уедет в ЮАР, а не останется в России, чтобы лечить, приносить пользу людям здесь?

…В 22:00 8 ноября 1991 года выключили радио, а я мысленно пробежал все 74 года советской истории.

Разными они были. Были годы поражений, позора, унижений, репрессий. Но были годы побед, подъема, движения вперед, возрождения. Были годы усиления советского влияния в мире, под воздействием которого менялся в лучшую сторону облик человеческого общества на планете. Было все, и ни от чего мы не вправе отказываться!

1991 год лично для меня был самым тяжелым, драматическим, не считая, разумеется, 1941 года — начала Великой Отечественной войны. В 1991 году у меня рухнули надежды на сохранение Советского Союза, гражданином которого я являлся. Участие в августовских событиях перевернуло мою личную жизнь, обрекло на страдания и душевные муки родных и близких, а я лишился свободы, не добившись спасительной для страны цели.

Сокамерник, что недавно с воли, рассказывает о житье; слушая рассказ о тяжелой жизни, мытарствах людей, порушенном государстве, один из сокамерников с горечью произнес: «А Родину-то нашу распяли…»

Огромный, порой нечеловеческий труд оказался вдруг лишним, иногда, казалось, напрасным. Самые добрые намерения обернулись тяжелым поражением. С нуля не начнешь — слишком много лет позади и совсем мало впереди. И все же человек редко вовсе теряет надежду.

Мне в тот день, 8 ноября, тоже хотелось верить в то, что еще не все потеряно. И я верил!

Каждый человек связывает с Новым годом личные надежды.

Тюрьма настолько прижимает, что разогнуться, подняться до состояния, когда человек мечтает об осуществлении желаний, почти невозможно. Нет легкости полета мысли, не хватает рвущейся ввысь энергии, ощущаешь одну тяжесть.

Сокамерники заметили, что я больше говорю об общих делах, о трудном времени для страны. По их мнению, в моем положении все думы должны быть обращены лишь к семье, дому и собственной судьбе. Пришла пора, говорили они, расстаться с политикой, она для меня раз и навсегда осталась в прошлом. Но как быть, если она стала неотъемлемой частью моего существования, второй натурой. Видимо, вырвать политику из моего сердца уже невозможно ни обстоятельствам, ни времени.

Без сомнения, 1991 год будет предметом изучения политиков, историков, социологов, ученых. В этом году произошло многое, что зрело, копилось и наконец прорвалось. К этому году будут возвращаться не раз, и, вполне возможно, издалека кое-что увидится в другом свете.

В первый день нового, 1992 года передачи по «Маяку» носили далеко не оптимистический характер. Делалось это даже нарочито. Прозвучал репортаж с улицы: большинство не верит в улучшение положения в 1992 году, меньшинство выразило готовность ждать, проявить терпение. Люди со страхом относятся к либерализации цен. По официальным данным, большинство населения немедленно окажется за чертой бедности.

Вообще в последнее время содержание радиопередач изменилось, но этот сдвиг еще не слишком заметен. Различные точки зрения по основополагающим проблемам, действительное положение в стране объективно не отображаются. В условиях острой социальной обстановки, естественно, появляется соблазн успокоить, умиротворить народ на потребу скорее тактическим, чем стратегическим нуждам. Ну а если завтра наступит большее обострение ситуации? Видимо, ни одного рецепта, кроме объективности, не придумаешь.

От уходящего года осталась заметная, зловещая тень гражданской войны. Она не исчезла, не ушла, она в нашем доме. Ее очаги полыхают в Нагорном Карабахе, в конфликте участвуют две республики, точнее два государства — Армения и Азербайджан; там идут настоящие бои, каждый день убитые и раненые, разрушения. То же самое происходит в Грузии. На грани военного конфликта обстановка в Молдавии, жертвы уже есть.

В этом году мы ходили по опасной грани конфликтов во многих районах бывшего Союза. Крупномасштабных взрывов удалось избежать, но ситуация непредсказуема, и, как пойдет развитие в самом ближайшем будущем, сказать трудно.

Высказывается надежда, что роль сдерживающего фактора будет играть Содружество Независимых Государств. Создание СНГ почти всеми средствами массовой информации преподносится как наиболее значительное свершение в жизни народов бывшего Союза, «победа разума», «историческое дело», «прорыв» — в общем, в нашей истории ничего более грандиозного, чем встреча в Беловежской Пуще, не было.

Наступил 1992 год. Для меня он был тюремным, полным раздумий, мучительных оценок, воспоминаний, непредсказуемости.

2 января с либерализацией цен Россия сделала, пожалуй, самый значительный шаг в рынок; правда, по весьма узкой группе продуктов установили потолок. Энтузиазма у населения это не вызвало. Пошли тревожные сообщения о реакции людей на повышение цен. Никого не успокаивали расчеты наших официальных экономистов, в соответствии с которыми обстановка должна была стабилизироваться, а к концу 1992 года даже улучшиться. Гайдару, который (вот оптимист!) предсказал увеличение цен в три-четыре раза, не больше, мало кто верил.

Люди устали от всего — от огульного охаивания прошлого, мрачного настоящего, они потеряли веру, оказались бессильными в своей обреченности смириться с нечеловеческими условиями, потратить впустую еще какую-то часть своей жизни.

Я мучительно думал над происходящим и невольно приходил к выводу, что на навязанном народу пути перехода к рынку творится безумие. Социальные потрясения могут толкнуть страну на путь с неясными, непредсказуемыми последствиями. Сами люди не хотят потрясений, но власть своей политикой создает для этого все условия.

4 января 1992 года впервые познал, как сказали сокамерники, настоящий «шмон». В камеру шумно и демонстративно вошли два охранника — оба офицеры.

Надо сказать, что арестованных по делу ГКЧП охраняло особое подразделение, состоявшее из иногородних сотрудников. Они сменялись примерно раз в три-четыре недели, жили тут же, рядом, в следственном изоляторе.