Коллектив авторов - Ровесники. Немцы и русские [сборник]

Я вынужден был понизить градус похвал, отметив, что пока что от капитализма мы получили только обнищание и криминал. А управляющего, словно в подтверждение его мысли, когда дела в фирме пошли на убыль, моментально отправили на досрочную пенсию.

Тем не менее, бывая в различных фирмах Германии, Бельгии, Голландии, Австрии, Швейцарии и Англии, убеждаешься, что, по крайней мере, в условиях устоявшейся Европы частное предпринимательство является основой благосостояния как собственников, так и наемных работников при всех известных издержках этой системы. Правда, при этом важно, чтобы оно было не столько частным, сколько честным. И все же, все же. Одно дело руководители производственных компаний, которые вкладывают свой собственный труд в дело, и другое – акционеры, живущие только за счет капиталовложений, или топменеджеры банков, наживающиеся на системе. От западных финансовых руководителей мне не однажды доводилось слышать, что они могли бы свести показания прибыли к нулю, чтобы избежать налогообложения, но тогда на какие деньги будут учить наших детей, наводить порядок в стране и так далее, то есть из чего же сложатся бюджетные расходы? Смогут ли и наши российские предприниматели в конце концов принять эти правила?

Став на путь капиталистического развития, где демонизированная ранее частная собственность, в том числе и на природные ресурсы, стала незыблемой основой развития общества, мы откатились на целую эпоху назад. В то время как западные ведущие экономисты все громче заявляют о необходимости изменения самых основ сегодняшней капиталистической системы на более социально ориентированную, мы повторяем все издержки начального этапа.

По-моему, крах советской версии социалистического общества ещё не означает крушения самих идеалов социализма, может быть, другого более разумного устройства общества. Невозможно жить, имея целью только прибыль, в погоне за которой может погибнуть наш окружающий мир. Недаром многие бросились искать смысл хотя бы в религии, что, конечно, для XXI века с его научными достижениями выглядит не вполне адекватно.

Надежда теперь на наших внуков и правнуков!

Вальтрауд Ошманн родилась в чешских Судетах в 1937 году. Отец погиб в 1942 году. В 1943 году пошла в школу, которая была прервана в 1945 году. В 1946 году вместе с матерью и сестрой была депортирована в Германию на остров Рюген. Там окончила среднюю школу и с 1953 года начала работать банковской служащей. С 1995 года на пенсии.

Я родилась в 1937 году второй девочкой в семье столяра и белошвейки, а уже в 1939 году мой отец был призван в армию. Мои воспоминания начинаются с того, что он два или три раза был отпущен с войны в отпуск домой. Он служил сначала в оккупированной Франции, а потом в Греции, сначала в военно-технической группе, затем в мостостроительном отряде.

Я часто заходила в его мастерскую, там было много интересных инструментов и так хорошо пахло деревом. Но мне нельзя было ничего брать, все должно оставаться на своем месте, так хотела мама. Все это еще стоит живо перед моими глазами. Наш дом стоял вплотную к улице, примерно в 4–5 метрах от нее. Тогда почти не было автомобилей, летом – телеги, зимою – сани с запряженными лошадьми. Тогда это место называлось Петерсвальд, теперь по-чешски Петровице. После того как моего отца забрали в армию, мы остались одни в доме, и мама пригласила квартирантов, семью Хайне с двумя дочерьми Эрной, Элли и сыном Руди, и у них было радио. Девочки были уже большими, а Руди около 12 лет. Руди состоял в гитлерюгенде и часто нас пугал. Он входил к нам в комнату с саблей и мечом и требовал за 5 минут убрать все игрушки, что мы и делали. Он регулярно ходил на сборы, и они маршировали в униформе в конце недели по деревне. Они выглядели красиво и нравились мне. По воскресеньям меня и мою сестру рано утром мама посылала в церковь.

Я отлично помню январь 1942 года. Мама уже давно дожидалась письма от отца. Утром пришел почтальон и принес матери письмо. Она села, а почтальон остался рядом с ней. Затем пришли несколько женщин и все плакали. Мне было почти 5 лет, и я сразу поняла, что это все значит, но в этот момент никто не думал обо мне. Моя сестра пришла из школы и, увидев всех плачущими, стала громко кричать. Потом соседи забрали нас к себе. Долгое время горе и скорбь властвовали в нашей семье.

Мы посещали потом довольно часто бабушку и дедушку в Шёнвальде (по-чешски Красны лес), имевших крестьянское хозяйство с кузницей (четыре коровы, две козы, свинья, много кур и кошек). Мы носились по дому, с фасада в дом и из подвала сзади наружу. В 1944 году выпало много снега, и мой кузен, сын брата моей матери, моего же возраста, построил снежную пещеру, куда мы забирались. К сожалению, с ним произошел несчастный случай, и он погиб. С родственниками со стороны отца у нас не было близких отношений. У моего отца были сестра и четверо братьев, трое из которых прошли войну, но остались живы.

У нас с сестрой, у каждой, были большие куклы со сгибающимися руками и ногами. Мама выменяла их за два фунта муки. В 1943 году я пошла в школу в Петерсвальде. Поскольку моя мать была швеёй, на мне было красивое платье. Мама всегда старалась, чтобы мы были красиво одеты, только обувь трудно было достать. Пришлось поискать по соседним деревням. Ранец мне купили в Теплице, и это был ранец для мальчиков с большой защелкивающейся крышкой, на которой было изображение косули. Все говорили, у тебя мальчиковый ранец, но мне он нравился, и я охотно ходила с ним в школу. До тех пор я ничего не знала о войне, но в школе нам много говорили о ней, и мы должны были смотреть фильмы. Каждое утро в начале уроков мы стояли навытяжку и пели песню «Боже, береги нашего фюрера». Я до сих пор помню ее и вспоминаю слова отца, когда он приехал в отпуск в декабре 1941 года и, по словам матери, сказал: «Этот человек сумасшедший, и мы проиграем». Мы с саночками проводили отца до главной улицы в конце деревни, лежало много снега. Мы остались стоять, а он пошел дальше с ружьем за спиной. Сестра и я сидели на саночках и смотрели ему вслед, он обернулся и помахал рукой. Это врезалось мне навсегда в память.

В школе преподавали строгие учительницы, большинство из них были руководящими членами Союза немецких девушек. Одна ударила меня однажды ребром линейки по пальцам, так как я одну букву написала выше строчки. Мы принимали участие в учениях по воздушной тревоге. Неожиданно звучала сирена, и надо было бежать в подвал. Над нашим поселком часто пролетали эскадрильи на Ауссиг (Усти-над-Лабем) и на обратном пути часто сбрасывали бомбы. Мне всегда было страшно, но чем тут поможешь. Мать работала на фабрике по изготовлению молний для одежды. После школы я нередко шла туда и смотрела на работниц, одновременно я брала обед домой для нас с сестрой. У многих соседских детей отцы были на фронте или в тюрьме. После школы мы встречались, играли, у нас было много придумок, но в основном баловство. Но у нас были и задания: сделать необходимые покупки, убрать в доме, и если мы запаздывали, то спешили домой. Моя старшая сестра следила, чтобы я выполняла свою часть работы. Летом по воскресеньям мы отправлялись с мамой на прогулку в Шёнвальд, чаще всего по полям и через лес – это был кратчайший путь, а вечером возвращались домой. Мама помогала на уборке урожая, и конечно, мы несли с собой масло и молоко. В 1944 году мы получили беженцев из Кенигсберга: двух женщин, фрау Роггель и фрау Кнох, каждая с 5-летним мальчиком. Для нас это стало событием и одновременно привело к стесненности. Фрау Роггель занималась уборкой и готовила на всех. Фрау Кнох была образованной и учила нас. Они оставались у нас до апреля 1945 года и затем отправились дальше на запад с военными машинами. Они очень боялись русских. Мы ведь жили в доме на главной улице, и мимо нас шли отступавшие войска. Однажды ночью наш дом был переполнен беженцами и солдатами. Раненые лежали в коридоре и страдали, поскольку врачи не появлялись, каждый был предоставлен самому себе. Перед отступлением через деревню прошли целые колонны пленных и евреев. Евреи были закутаны в серые покрывала, и нам не разрешалось давать никакой пищи. Их конвоировали вооруженная охрана с злыми собаками. Однажды моя мать передала им немного еды от нашего обеда, для этого ей пришлось пройти с ними некоторое время. Женщины хотели пить, но не получали воды. После этого мы стали всегда прятаться. В нашем доме уже почти не оставалось пищи и одежды. Многое забрали с собой беженцы и солдаты, ночевавшие у нас.