Коллектив авторов - Ровесники. Немцы и русские [сборник]

Наш сеттер Джон остался в Каунасе, так как никто не позволил бы взять его с собой. Сначала мы, дети, очень огорчались, но потом оказалось, что Джону повезло. В Ленинграде, когда начался голод, его было бы нечем кормить.

В Ленинграде наша семья жила на Театральной площади на втором этаже дома к в квартире 29. Это дом за Консерваторией, если смотреть от Мариинского театра. Наша семья не эвакуировалась и всю войну прожила в Ленинграде. Бомбёжки города, артиллерийские обстрелы, не работавшие водопровод, канализация, отсутствие электричества, городского общественного транспорта, необходимость затемнения окон, неубранные трупы в квартирах, дворах и на улицах, а главное голод – всё это много раз описано в разных статьях и книгах. Причиной массовых смертей в блокированном Ленинграде был голод. На продовольствие была введена карточная система. Низкие нормы выдачи продуктов держались так долго, что можно с уверенностью сказать, что люди, жившие только «на карточки», все без исключения умерли уже в первую зиму 1941/1942 годов. Те, кто выжил, имели какие-то дополнительные источники питания. К выжившим относится наша семья. Недавно при мне человек, мало знающий о голоде, удивился, что на фотографиях и в кинохронике у многих ленинградцев не исхудавшие, а округленные лица. Этот человек наивно заключил, что не так уж и много было голодных. На самом деле большая часть голодающих опухает, так как для того, чтобы заглушить голод они пьют много воды. Другая причина желания пить воду (кипяток) – холод в ленинградских квартирах. Возникающая опухлость – болезненная, неприятная на вид, серого цвета. Таких людей так и называли: «опухшие», это было употребительное слово. Взгляд у них обычно был уже безумный. Все знали, что надо воздерживаться от лишнего питья, но не у всех хватало выдержки. На улицах в первую блокадную зиму было много трупов. Одни лежали не убранные на земле, других везли родственники на детских саночках на кладбища, а чаще на районные пункты сдачи. Не знаю, как другие, а я к этому не смогла привыкнуть и смотрела на мертвые тела с каким-то мистическим страхом, почерпнутым, по-моему, из детских страшных сказок.

Кажется, 8 сентября 1941 года была одна из первых бомбёжек Ленинграда. Ночью я проснулась – раздался грохот, дом несколько раз ощутимо качнулся и послышался звон разбитых стекол. Вставать мы не стали и снова заснули. Утром увидели на полу свои выбитые стекла из трёх окон, выходивших на Театральную площадь, а на улице – лежащий в относительно небольшой воронке уличный фонарный столб рядом с Консерваторией со стороны памятника композитору Глинке. Бомбёжки стали частыми, регулярно по радио стали объявлять «воздушные тревоги» – предупреждающий текст, перемежающийся с воем сирены. Воздушная тревога могла длиться от получаса до 1–2 часов и кончалась жизнерадостным сигналом «отбоя». Бомбёжки большей частью бывали ночью, а артобстрелы днём. Наша семья от артобстрелов пострадала дважды. Летом 1943 года мы жили и трудились на огороде в Шушарах. Однажды, когда туда пришли, увидели, что четыре небольших грядки в углу огорода превратились в воронку от снаряда. Нам повезло: нас могло убить прямым попаданием, а могло ранить осколками. Когда в следующий раз мы опять пришли в свой дом на Театральной площади, обнаружили на внешней стороне дома выбоину под окном дальней из наших двух комнат. Снаряд попал в стену между 1-м и 2-м этажами. Со временем подоконник и прилегающая часть пола стали проседать. Снаружи и сейчас виден этот дефект.

Об окончании войны мой 7-й класс узнал на уроке 9 мая. Казалось, все девочки должны были радоваться, но часть из них сразу заплакала. Это были те, у кого на войне кто-нибудь погиб.

Моя дорога в Германию

Для решения урановой проблемы в СССР, начиная с 1945 года, были созданы необходимые научно-исследовательские и проектные институты, конструкторские бюро, приборостроительные заводы. В системе геологической службы были организованы специализированные управления, экспедиции и полевые партии. В скором времени стало ясно, что геофизических кадров не хватает, а имеющиеся геофизики недостаточно подготовлены для решения новых проблем. В геологоразведочных вузах были добавлены геологические, геохимические и геофизические дисциплины и кафедры нового профиля. Подготовка требуемых специалистов сосредоточивалась в обособленных студенческих группах.

В Ленинградском горном институте на моем курсе геологоразведочного факультета (поступление 1948 года) до всех этих событий было две группы ГРФ-1 и ГРФ-2, в которых готовили геофизиков для поисков и разведки различных типов рудных месторождений. В 1950 году из геологоразведочного факультета был выделен геофизический факультет, и из наших двух групп составили три: РФ-1 и РФ-2, специализированные на поиски радиоактивных элементов, и РФ-3, с сохранением прежнего профиля общей рудной геофизики. Принцип формирования новых групп был «анкетный». Здесь следует отвлечься. Большое количество работ в геологической отрасли, в частности, практически все, связанные с поисками различных рудных месторождений, были секретными. Инженерно-техническим работникам (ИТР) присваивалась одна из трех категорий допуска к рабочим документам. Присвоение категорий производилось на основе проверки и изучения сотрудниками спецслужб анкет, которые заполняли ИТР. Кроме анкет учитывались характеристики, составленные в разное время руководителями учебных, научных или производственных организаций, в которых учился и трудился инженер. В составлении характеристик принимали обязательное участие руководители общественных организаций: партийной (КПСС) или комсомольской и профсоюзной. Анкета считалась «чистой», во-первых, если человек имел хорошее социальное происхождение, во-вторых, не имел «подозрительных» родственников, в-третьих, сам не имел «политических грехов», то есть никогда не высказывал взглядов, отклоняющихся от официальных. Лучший вариант – рабоче-крестьянское происхождение, отсутствие родственников, проживающих (проживавших) за границей или на оккупированной врагом территории во время Отечественной войны, родственников, входивших в любые политические партии, кроме КПСС, или допускавших отклонения от линии КПСС, или исключавшихся когда-либо из комсомола или КПСС. Учитывались как ныне живущие родственники, так и умершие. В Ленинградском горном институте студенты впервые заполняли анкеты на втором или на третьем курсе. Мой отец, сам работавший в геологии, отследил момент заполнения мною анкеты. Неожиданно для меня он принес домой чистый бланк (4 листа А4), посадил меня за стол и сказал что-то вроде: «Я продиктую тебе ответы на вопросы, ты их запомнишь и всегда будешь именно так заполнять любые анкеты». Моя анкета в главном совпадала (как и должно было быть) с его анкетой. Неправда, которая была в анкете, относилась к социальному происхождению отца – невысокому, но все же из офицерской семьи царского времени. Остальное не отклонялось от действительности. Несмотря на такой «грех» перед советской властью, отец, я, мои сестра и брат всегда хорошо и добросовестно учились и работали и добились определенных успехов в том, что теперь называется карьерой. В советские времена слово «карьера» носило «буржуазный» оттенок и поэтому по отношению к советским людям не употреблялось. В моей родительской семье все мы стали беспартийными ИТР. В молодости я, сестра и брат были комсомольцами, так как это был обычный в то время путь подростков, хорошо учившихся, спокойных.