Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

Эта беглая зарисовка показывает наделенного богатым воображением, изобретательного мальчика, с которым друзьям было весело. Она свидетельствует также о его раскованности и общительности. Описание Виолетты Хаммерсли резко контрастирует с образом скромного и застенчивого молодого человека, каким он станет через несколько лет. Как ни странно, но в своих записях она совсем не упоминает о заикании маленького Уилли. Когда Робин спросил ее об этом, та ответила: «Нет, я не помню, чтобы он заикался в детстве. Помню только, что он рассказывал нам необыкновенно занимательные истории».

Как проникновенно заметил Энтони Кэртис, «можно ли себе представить более безоблачное, беззаботное и полноценное детство?» Имея отца, хотя и державшегося несколько особняком, но прекрасно обеспечивавшего семью материально, и красивую любящую мать, Уилли просто купался в любви и в романе «Бремя страстей человеческих» писал, что только такая любовь «абсолютно бескорыстна». К сожалению, этот период оказался последним, когда, по мнению Моэма, он был так счастлив.

Губительные семена крушения мира любви и уюта, в котором жил будущий писатель, были посеяны, вероятно, еще до его рождения. Вскоре выяснилось, что мать будущего писателя больна туберкулезом. В 1869 году от него умерла ее сестра Роуз, которой было 27 лет. После этой трагедии болезнь матери обострилась. В памяти маленького Уилли запечатлелась картина: несколько осликов останавливаются у их дома — они привезли ослиное молоко, которое, как тогда полагали, является для туберкулезников целебным. Вместе с матерью и няней он каждую зиму проводил некоторое время в курортном городке По, расположенном на границе с Испанией. Свежий воздух и теплый климат благотворно влияли на здоровье матери.

Летом 1881 года Эдит снова забеременела, очевидно, по совету врачей, которые полагали, что рождение еще одного ребенка оздоровит организм больной женщины. Но ее ничто уже не могло спасти. Сознавая, что умирает, она надела белое вечернее платье и сфотографировалась в нем. Этот эпизод довольно подробно описан в романе «Бремя страстей человеческих». Перед тем как уйти в небытие, мать хотела оставить сыну память о себе.

24 января 1882 года Эдит родила шестого ребенка, Алана Эдварда. Он прожил всего один день. А 31 января в возрасте 41 года Эдит скончалась. Уилли только-только исполнилось восемь лет.

Смерть матери — самая глубокая травма в жизни Сомерсета Моэма. Это был удар, от которого он так никогда и не оправился, событие, оказавшее решающее влияние на формирование его как личности и во многом определившее его жизненный путь. Как это ни странно, но он никогда не станет — или просто не сможет — писать об этом подробно в автобиографических работах. Но на первых страницах романа «Бремя страстей человеческих» писатель с удивительной силой передает ощущение горечи понесенной утраты. Описывая чувства, испытываемые Филипом Кэри, Моэм вспоминает счастливые мгновения, которыми он наслаждался «в теплой просторной кровати, в нежных объятиях матери». И вслед за этим — страшный удар, когда ему говорят, что ее больше нет и он ее никогда не увидит.

Писатель не только помнил свою мать — ее образ неотступно сопровождал его всю жизнь. Он и «Бремя страстей человеческих» написал, с тем чтобы излить непереносимую боль своей утраты. Когда в 40-х годах Моэма попросили прочитать несколько отрывков из романа, чтобы записать его голос на пленку, он после прочтения десяти или двенадцати строк, описывающих смерть матери Филипа, разрыдался и не смог продолжать дальше.

В последние годы жизни, когда Моэм потерял прежний самоконтроль, им порой овладевали приступы, вызванные болью, пережитой более восьмидесяти лет назад. Робин Моэм описывает, как однажды во время обеда, когда речь зашла о смерти матери писателя, тот вдруг воскликнул: «Я никогда не смогу преодолеть горе этой утраты!» В один из последних визитов к Моэму на виллу «Мореск» английский журналист Годфри Уинн увидел писателя в слезах перед фотографией матери, которая стояла у него на тумбочке в течение восьмидесяти трех лет до самой его кончины.

Смерть матери повлияла на него и каким-то иным, более глубоким, образом. В 1896 году молодой еще в ту пору писатель Сомерсет Моэм делает следующую запись: «Немногие беды могут сильнее воздействовать на ребенка, чем утрата глубоко любящей его матери». Это горькое замечание, вероятно, носит исповедальный характер. Следует добавить, что полученную травму усугубила смерть отца, скончавшегося от рака, через два с половиной года после потери матери. Не случайно, что Филипу Кэри исполнилось девять лет, когда умерла его мать. Примерно в том же возрасте остался сиротой и Моэм.

Робин Моэм совершенно прав, когда пишет, что «он [Уилли] неожиданно лишился всего: любви и заботы матери, ее красоты, изысканности окружающей обстановки. Вскоре на смену этому пришла неприветливая, чуждая и лишенная уюта жизнь, которая навсегда оставила глубокий шрам в его душе».

Вполне возможно, что в результате столь сильных переживаний он начал заикаться, хотя в данном случае это слово применяется условно и не совсем точно. Заикание — это непроизвольное повторение отдельных слогов или слов, в то время как у Моэма наблюдалось вызываемое спазмом повторение некоторых звуков, с которых, как правило, начинаются отдельные слова. Если заикание может быть вызвано повреждением речевого центра мозга или соответствующих нервов, то причина заикания у Моэма, — а его вернее было бы назвать запинанием, — по мнению большинства медиков, имеет психологическое происхождение. Многие специалисты объясняют его появление резким нарушением характера семейной жизни и результатом сильного эмоционального стресса.

Нельзя с полной уверенностью утверждать, что такое, условно говоря, заикание появилось у будущего писателя после смерти матери. Однако нет свидетельств, указывающих на то, что до 1882 года он заикался. Сам Моэм относил его появление к периоду своего проживания в Уитстебле. Возможно, конечно, что одной из причин возникших затруднений речи стал пережитый шок от переезда из Парижа в Англию, в семью его дядюшки и тетушки, поскольку по-английски он говорил не вполне уверенно. Утрата дома и любящих заботливых родителей, очевидно, лишили его веры в себя, а ведь совсем недавно он был таким веселым участником игр своих юных парижских друзей.

Примечательно, что многие, знавшие Моэма, отмечали возникновение у него трудностей с речью в периоды повышенного нервного возбуждения или растерянности. Личный врач в последние двадцать лет его жизни Григорий Розанов вспоминал, что Моэм начинал сильнее заикаться в моменты эмоционального напряжения. Канадский поэт Ральф Густафсон, знавший писателя во время второй мировой войны, объяснял затруднения в произношении отдельных слов его гомосексуальными наклонностями и «ошибочной самооценкой себя как личности». Лорд Бутби, один из наиболее преданных друзей писателя в последнее десятилетие его жизни, вспоминал: «Он [Моэм] очень тепло относился ко мне. Когда мы бывали вместе, его заикание практически исчезало; возможно, это происходило потому, что он знал о моем расположении к нему и оттого не испытывал напряженности».