Марина Чечнева - Самолеты уходят в ночь

Мне хочется привести это письмо полностью. Адресовано оно профессору С. Н. Блажко, у которого Женя занималась до войны.

«Уважаемый Сергей Николаевич!

Пишет Вам ваша бывшая студентка Женя Руднева — из той астрономической группы, в которой учились Пикельнер, Зигель, Мазон. Эти имена, возможно, Вам более знакомы. А вообще группа у нас была маленькая, всего из 10 человек, и мы были на один год моложе Затейщикова, Брошитэке, Верменко. Простите пожалуйста, что я к Вам обращаюсь, но сегодняшнее утро меня очень взволновало. Я держала в руках сверток, и в глаза мне бросилось название газетной статьи «На Пулковских высотах».

На войне черствеют, и я уже давно не плакала, Сергей Николаевич, но у меня невольно выступили слезы, когда я прочла о разрушенных павильонах и установках, о погибшей Пулковской библиотеке, о башне 30-дюймового рефрактора. А новая солнечная установка? А стеклянная библиотека? А все труды обсерватории? Я не знаю, что удалось оттуда вывезти, но вряд ли многое, кроме объектива. Я вспоминала о нашем ГАИШе [1] ГАИШ — Государственный астрономический институт имени Штернберга. . Ведь я ничего не знаю. Цело ли хотя бы здание? После того как Вы оттуда уехали, мы еще месяц занимались (я была на четвертом курсе). По вечерам мы охраняли институт, я была старшиной пожарной команды из студентов. В ночь на 12 октября я также была на дежурстве. Утром я, еще ничего не зная, приехала в университет, оттуда меня направили в ЦК ВЛКСМ — там по рекомендациям комитетов комсомола отбирали девушек-добровольцев. И вот 13 октября исполнился год, как я в рядах Красной Армии. Зиму я училась, а теперь уже несколько месяцев, как на фронте. Летаю штурманом на самолете, сбрасываю на врага бомбы разного калибра, и, чем крупнее, тем больше удовлетворения получаю, особенно если хороший взрыв или пожар получится в результате.

Свою первую бомбу я обещала им за университет — ведь их бомба попала в здание мехмата прошлой зимой. Как они смели! Но первый мой боевой вылет ничем особенным не отличался: может быть, бомбы и удачно попали, но в темноте не было видно. Зато после я им не один крупный пожар зажгла, взрывала склады боеприпасов и горючего, уничтожала машины на дорогах, полностью разрушила одну и повредила несколько переправ через реки…

Мой счет еще не окончен. На сегодня у меня 225 боевых вылетов. И я не хвалиться хочу, а просто сообщаю, что честь университета я поддерживаю — меня наградили орденом Красной Звезды. В ответ на такую награду я стараюсь бомбить точнее. Мы не даем врагу на нашем участке фронта ни минуты покоя. А с сегодняшнего дня я буду бить и за Пулково — за поруганную науку. (Простите, Сергей Николаевич, послание вышло слишком длинным, но я должна была обратиться именно к Вам, Вы поймете мое чувство ненависти к захватчикам, мое желание скорее покончить с ними, чтобы вернуться к науке.)

Пользоваться астроориентировкой мне не приходится: на большие расстояния мы не летаем. Изредка, когда выдается свободная минутка (это бывает в хорошую погоду при возвращении от цели), я показываю летчице Бетельгейзе или Сириус и рассказываю о них или еще о чем-нибудь, таком родном мне и таком далеком теперь. Из трудов ГАИШа мы пользуемся таблицами восхода и захода Луны.

Сергей Николаевич, передайте мой фронтовой горячий привет Н. Ф. Рейн и профессору Моисееву. Ему скажите, что он ошибался: девушек тоже в штурманы берут.

Как Ваше здоровье, Сергей Николаевич? Если Вам не будет трудно (мне очень стыдно затруднять Вас и вместе с тем хочется знать!), напишите мне о работе ГАИШа, о том, что осталось в Москве, что удалось вывезти из Пулкова. Я очень скучаю по астрономии, но не жалею, что пошла в армию: вот разобьем захватчиков, тогда возьмемся за восстановление астрономии. Без свободной Родины не может быть свободной науки!

Глубокоуважающая Вас

Руднева Е.»

В этом письме Женя — вся как в жизни — энергичная, страстная, непримиримая.

Но я отвлеклась. Итак, мы с Женей поднялись в воздух.

— Приготовься, — предупреждаю я, — фашисты сегодня злы, как черти. Чуть обнаружат, бьют вовсю, без прицела.

— Тем хуже для них, значит, нервы сдают. Доканали мы их все-таки. А помнишь, Маринка, как летом прошлого года они нас гнали? Не успевали аэродромы менять.

— Да и сейчас мы не очень задерживаемся.

— Ну, таких бы перебазировок побольше и почаще, до самого Берлина… Влево, влево давай! — вдруг крикнула Женя. — Прожекторы!

Скользнув вправо и вверх, мощный луч ударил по глазам. Тут же к нему присоединился другой. Почти одновременно с разных сторон к нам потянулись светящиеся нити трассирующих снарядов. Со стороны, когда во тьме повиснут световые дуги, это выглядит, должно быть, красивым зрелищем, вроде огненных лент серпантина в карнавальную ночь. Нам же в то время было не до любования красотой.

— Как самочувствие, штурман? — спросила я. — Здорово шпарят, а ведь мы даже пролива не миновали. То ли еще ожидает над сушей. Как, напрямик пойдем или вернемся назад, наберем побольше высотенку и спланируем?

— На подъем времени много уйдет. Разворачивай в открытое море. Создай видимость, будто у нас что-то произошло, они и отстанут. А там решим, как дальше быть.

— Это ты отлично придумала, Женя! Так и сделаем.

Я резко с левым креном спикировала, имитируя падение. Несколько секунд лучи следовали за нами, затем переметнулись вправо. На подходе был уже другой экипаж, и вражеские прожектористы принялись ловить его по шуму мотора.

— А теперь набирай высоту и планируй до самой цели, — приказала Руднева. Она указала курс в градусах. — Так и держись. Выскочим над южной окраиной Керчи.

Через несколько минут Женя сбросила осветительные бомбы. Нам повезло — на окраине города в узком переулке хорошо видна была медленно двигавшаяся колонна танков. Разжались замки бомбодержателей, и сто килограммов взрывчатки угодили в самую середину колонны. Тотчас затарахтели зенитки, взметнулись вверх лучи прожекторов. Я круто развернулась и повела самолет к проливу.

— Куда?! — закричала Женя. — Заходи еще раз — не все бомбы сброшены. Пока у них там паника, успеем ударить по хвосту колонны.

Но прожектористы намертво вцепились в самолет. Я бросала машину влево, вправо, вверх, вниз — и все напрасно. Да разве на такой черепашьей скорости от них избавишься? Ведь, перекрещиваясь, несколько лучей захватывают и контролируют большое пространство вокруг самолета. Тут и истребителю уйти от них не так-то просто.

— Ничего не выйдет, Женя. Отпустят нас только у самой Чушки, так не однажды бывало. А к тому времени танков мы не застанем. Впрочем, если ты настаиваешь, попробую вырваться. Приготовься.

Только что я хотела свалить машину в пике, как левее и выше нас вспыхнула САБ. Это кто-то из подруг подоспел на помощь.