Валентина Краскова - Кремлевские тещи

Я ответил ему, что меня спровоцировали на такой необдуманный поступок жандармские власти, заставившие мою семью напрасно прождать в тюрьме целый день.

— Вам следует знать, — отчетливо произнес прокурор, — что отдельное лицо еще не является властью и отвечает за свои поступки само. Да, само… — повторил прокурор. Потом, уходя, добавил: — Я думаю, что тюремная администрация исправит ошибку ротмистра и предоставит вам возможность повидаться с семьей.

Действительно, назавтра мне дали свидание с женой и детьми».

В своих воспоминаниях Сергей Аллилуев стремился как можно чаще вспоминать о своем зяте (в то время будущем). Делал он это временами ни к месту. А цель была одна — показать, что уже в те далекие времена он во всем советовался с Кобой. А Коба уже тогда заботился о семье Аллилуевых и маленькой Наде, которой было суждено стать его женой. Впрочем, у Кобы в ту пору была совсем другая жена, о чем Сергей Аллилуев не скрывает в своих мемуарах:

«В конце июля, по совету товарищей, я направился к Кобе. Коба с женой жил в небольшом одноэтажном домике. Я застал его за книгой. Он оторвался от книги, встал со стула и приветливо сказал:

— Пожалуйста, заходи.

Я сказал Кобе о своем решении выехать в Питер и об обстоятельствах, вынуждающих меня предпринять этот шаг.

— Да, надо ехать, — произнес Коба. — Житья тебе Шубинский не даст.

Внезапно Коба вышел в другую комнату. Через минуту-две он вернулся и протянул мне деньги. Видя мою растерянность, он улыбнулся.

— Бери, бери, — произнес он, — попадешь в новый город, знакомых почти нет. Пригодятся… Да и семья у тебя большая. — Потом, пожимая мне руку, Коба добавил:

— Счастливого пути, Сергей!

Через несколько дней, в первых числах августа, я уже сидел в душном вагоне. Пробил третий звонок. Медленно и плавно тронулся поезд.

Что-то ждет меня в Питере?»

А в Питере его ждали такие события, которых он даже представить не мог. Продолжались там уже ставшие привычными измены жены (тещи Сталина), дети учились, и потихоньку приближался день октябрьского переворота. Приближалась революцию, которой ждал Сергей Аллилуев. Но знал ли он, что именно сбывшаяся мечта сделает его одним из самых несчастных отцов, а его жену — несчастной матерью?

Почему люди не могут жить спокойно? Почему не могут не усложнять жизнь себе и окружающим? Почему люди приносят боль своим ближним?

Почему происходят войны и революции? Почему разрушаются семьи? Почему родители не находят общего языка с детьми?

Один из классиков философии XX века Эрих Фромм провел исчерпывающий анализ феномена разрушительности. Он опроверг идею врожденной деструктивности, то есть то, что агрессивность человека ничем не отличается от агрессивности животного. «Если бы человеческая агрессивность находилась на таком же уровне, как у других млекопитающих (например, у шимпанзе), то человеческое общество было бы сравнительно миролюбивым, — говорит Фромм. — Но это не так. История человечества дает картину невероятной жестокости и разрушительности, которая явно во много раз превосходит агрессивность наших предков. Можно смело утверждать, что в противоположность большинству животных человек является настоящим «убийцей».

Фромм ставит цель объяснить происхождение этой деструктивности, считая, что у нее есть специфические социальные корни… «Гиперагрессивность человека следует объяснять не более высоким потенциалом агрессии (по сравнению с животным), а тем, что условия, вызывающие агрессию, в человеческом обществе встречаются значительно чаще, чем у животных в естественной среде обитания».

Животные тоже иногда демонстрируют ярко выраженную деструктивность, например, в условиях тесноты (перенаселения). Но человек ведет себя деструктивно даже в таких ситуациях, когда никакого перенаселения нет и в помине. Бывает, что собственная жестокость и вид чужих страданий вызывают в человеке чувство настоящего удовольствия… У животных — все иначе, они не радуются боли и страданиям других животных и никогда не убивают «ни с того ни с сего».

Много лет отделяют нас от того рокового дня, когда пушка «Авроры» выстрелила по Зимнему дворцу. Чем дальше отступает от нас этот день, тем непонятнее становится: что же все-таки происходило тогда, кто виноват? Поэтому вполне понятен тот интерес, который вызывает история партии в тот период, когда шла подготовка переворота.

Наряду с документами ценным историческим источником являются воспоминания старых большевиков, написанные по личным впечатлениям.

В 1927 году в связи с подготовкой празднования 10-летия революции Историко-партийным отделом ЦК ВКП(б) (Истпартом) была составлена так называемая «Анкета участника Октябрьского переворота». Да, да, не удивляйтесь. На первых порах советские историки не боялись этого слова «переворот». Это было еще то время, когда научная объективность ценилась, а все вещи и явления можно было называть своими именами.

«Анкета участника Октябрьского переворота» содержала 25 пунктов, сгруппированных по трем основным разделам: работа с февраля по октябрь 1917 года, непосредственно во время переворота и в первые дни после установления власти Советов. Особым пунктом в анкете был выделен вопрос о встречах в этот период с Лениным.

Более 350 человек из числа получивших анкеты заполнили их и вернули в Истпарт. Среди них была и теща диктатора Аллилуева Ольга Евгеньевна (1877–1951).

Член КПСС с 1898 года. Работала в Тифлисской организации РСДРП. В 1905 году находилась в Москве. За распространение большевистских прокламаций была арестована и заключена в Таганскую тюрьму. С 1906 года снова работала в большевистской организации Тифлиса — участвовала в транспортировке оружия и нелегальной литературы. С 1907 года — в Петербурге: содержала конспиративную квартиру, организовывала материальную помощь ссыльным и т. д.

В июле 1917 года в квартире Аллилуевых скрывался В. И. Ленин, там же встречались члены ЦК партии. В октябрьские дни 1917 года. О. Е. Аллилуева выполняла ряд поручений ЦК по связи. После Великой Октябрьской социалистической революции работала во ВЦИК. С 1928 года — персональный пенсионер.

На анкету Истпарта она ответила так:

«В 1917 г. я жила в Петрограде, работая операционной сестрой в городском лазарете № 146 на Александровском проспекте на Петроградской стороне.

Начавшееся в июле выступление большевиков не давало мне возможности возвращаться с работы домой, и вообще я иногда по нескольку дней не бывала дома. Наконец, 5 июля меня потянуло домой. С утра не без риска для жизни я пробиралась по улицам, по которым перебегали толпы народа, разъезжали патрули. Отдельные группы начинали перестрелку, тогда я забегала в подъезды и дворы и, пробыв там некоторое время, опять выходила на улицу и брела дальше. К вечеру, наконец, совершенно уставшая, добралась я до 10-й Рождественской, где мы жили в доме № 17. Дойдя до дома и зная, что дома никого нет, я решила пробраться к Полетаевым, которые жили недалеко от нас, на Болотной улице. Мне хотелось узнать от них подробности о событиях дня.