Леонид Колосов - Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

— Спасибо, сеньор. Буду иметь в виду.

— И еще. Я не уверен, что «ситроен», который мы вам дадим в аренду, будет «чистым», поскольку станет известно, что он предназначается для советского журналиста. Так что в автомобиле вас всегда будет трое: вы, мой советник и «баг».

— Понимаю. По-русски мы этого пассажира называем «жучок».

— «Жучьок»? Пусть будет «жучьок». Так что не ведите крамольных бесед и не пытайтесь превратить вашего спутника в коммуниста. Это опасно.

Мы возвратились на свои места. Капдевила сел за свой обширный президентский стол, я пристроился в кресле напротив.

— Итак, сеньор Колосов, в путешествие вы отправитесь послезавтра. Сегодня другой мой советник, — президент сделал ударение на слове «другой», — отвезет вас на последнюю в этом сезоне корриду. Вы когда-нибудь видели корриду?

— Нет. Живьем нет. В кинофильмах — да, приходилось.

— На этом зрелище надо не только присутствовать, но и участвовать в нем.

Корриду конечно же надо смотреть живьем. Правильно сказал сеньор Капдевила. Когда я вместе со своим сопровождающим от его фирмы приехал на окраину Мадрида, которая называется Вентас, и пошел к огромному зданию с арками и с амфитеатром, рассчитанным на 23 тысячи зрителей, настроение у меня было, прямо скажем, скептическим. Ну что интересного в убийстве животного, которое заранее обречено? Я не предполагал, конечно, что через несколько мгновений буду визжать и скандировать вместе с испанцами традиционное «о-ле!». Коррида — единственное в своем роде представление, которое захватывает куда больше, чем футбольный матч. Недаром Проспер Мериме, совершивший пятимесячное путешествие по Испании в 1830 году в качестве специального корреспондента парижского журнала «Ревю де Пари», начал свою серию очерков с корриды.

Коррида родилась более тысячи лет тому назад и представляла поначалу хаотическую потасовку с быками. Но в конце XVIII века были введены строгие правила и торжественный ритуал с парадом всех участников в начале представления и потом по минутам расписанной программой, когда под призывные звуки трубы ярко разодетых пикадоров сменяют бандерильеро, а тех — самое главное лицо в представлении — блистательный и грациозный, как балерина, тореро. Конечно, не все единодушны в оценке «тавромахии» — искусства боя быков. Но вот что сказал мой сопровождающий: «Да, коррида пронизана опасностью и заканчивается смертью. Но доминируют в ней все же отвага и ловкость». Когда-то право на участие в бое быков давал лишь почетный титул гранда, потом грандов сменили профессионалы, так сказать, тореро. В Испании был создан даже единственный на нашей планете профсоюз — синдикат тореро.

Коррида запечатлена на картинах великих художников Веласкеса и Гойи, о ней писали, помимо Ме-риме, Хемингуэй, Куприн и многие-многие другие. Куда уж мне. И все же скажу, что меня потряс заключительный акт действа, когда на арене остаются истыканный дротиками, окровавленный, разъяренный бык и тонкий, стройный тореро с красной «тряпкой» и шпагой в руках. Это поистине танец Смерти, хотя шансы неравны. И вот наступает момент, когда к дрожащему от ярости животному медленными шагами приближается его соперник и, покачиваясь на носках, как кобра, вдруг наносит молниеносный смертельный удар своим жалом. Бык. падает на колени, а потом валится к ногам тореро. Мертвая тишина, звенящая над ареной, взрывается овациями и криками многотысячной толпы зрителей. Все вскакивают со своих мест и орут словно сумасшедшие. Я тоже тогда вскочил и вдруг заплакал, то ли от жалости к быку, то ли от сочувствия к международному обществу защиты животных.

Впрочем, скажем ради справедливости, что не всегда поединок заканчивается в пользу тореро. И свидетельство тому «Плач по Игнасьо Санчесу Мехиасу», великолепное стихотворение Лорки, посвященное убитому тореро. Вот отрывок из него:

Бывает и так, правда, не очень часто. А тогда после смерти трех быков были традиционные «круги почета», когда упряжки лошадей тащили убиенных животных по арене мадридской Пласа Монументаль. Я до сих пор храню в своем архиве билет и афишу той корриды. Первый ряд, пятьдесят седьмое место. Цена — сто пятьдесят песет. А происходило это эксклюзивное зрелище 18 октября, и участвовали в нем трое самых знаменитых тогда тореро: Хоакин Берна-до, Антонио Гарсиа Куррито и Блае Ромеро по прозвищу Платанито. А после окончания корриды мой гид повел меня в особый ресторан, где готовят бифштексы из быков-гладиаторов, погибших на корриде. И вы знаете, я слопал безо всяких переживаний целых два бифштекса. Один — с кровью, другой — хорошо прожаренный, в аранжировке всевозможных овощных салатов, которые испанцы готовят просто великолепно. Сначала мы пили какое-то красное вино, не помню, однако, какое. Да и как запомнить, когда в Испании официально зарегистрировано около трехсот сортов вин.

В гостиницу я вернулся поздно, изрядно набравшись, и решил не испытывать судьбу никакими другими прогулками, ибо на следующий день мне предстояло отправиться в путешествие по Испании.

Ну конечно же мы сразу распознали друг в друге «секретных» людей. Но Франсиско оказался славным малым. Не приставал ко мне с расспросами, а я не приставал к нему. Как и договорились: один день он сидел за рулем, другой — я. Один день я его поил-кормил и платил за постой, другой — он. Прямо-таки по-братски. Около двух недель длилось наше путешествие. Мы проехали более двух тысяч километров по испанской земле, побывали в десятке больших и малых городов — Валенсия, Бильбао, Сарагоса, Гвадалахара, Барселона, Толедо, Севилья, Гренада. Поговорили официально и по душам с деловыми людьми и журналистами, с правительственными чиновниками, кинематографистами и простыми людьми.

Конечно же разговоры касались и наших государств. Как живет народ, о чем думает, к чему стремится. Франсиско хвалил Испанию, я, естественно, свой родной Советский Союз. Он с уважением говорил об усилиях, которые предпринимает Франко для демократизации страны и укрепления ее экономики, я превозносил заслуги Леонида Ильича Брежнева в светлом деле борьбы за мир. Говорили мы эти конфетные слова, внутренне подтрунивая друг над другом, поскольку врали без зазрения совести. У меня было задание выяснить перспективы послефранкизма, а также разузнать о таинственной религиозной или масонской организации под названием «Опус деи», что в переводе означает «Божье дело», которая якобы оказывает большое влияние на деяния Франко.