Дуглас Смит - Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Распутин часто бывал в салоне баронессы Варвары Икскуль фон Гильденбанд, в ее роскошной квартире в доме 18 по Кирочной улице. Круг интересов баронессы был очень широк – от литературы и искусства до политики и дел Церкви. И гости в ее салоне были самыми разнообразными – великие князья и княгини, министры, социалисты, священники и толстовцы. Хотя сама она не считала Распутина святым, но он казался ей интересным и экзотичным, поэтому она ввела его в круг своих петербургских друзей. Ее забавляло то, что при встрече и расставании он всех целует, вне зависимости от социального статуса – в петербургском обществе это было не принято, но баронессе казалось, что простые русские люди в деревне именно так и поступают 24.

Историк Владимир Бонч-Бруевич, изучавший русские религиозные секты, верный большевик и впоследствии личный секретарь Ленина, оставил подробное описание своей первой встречи с Распутиным в доме баронессы:

«Вскоре после восьми часов появился Распутин. Свободной и легкой походкой вошел он в гостиную Варвары Ивановны, где ранее, оказывается, он не бывал, и с первых же слов, идя по ковру, напал на хозяйку: “Что это ты, матушка, навесила на стены, как настоящая музея, поди, одной этой стеной пять деревень голодающих прокормить можно, ишь ты, как живут, а мужички голодают…” Варвара Ивановна стала знакомить Распутина с гостями. Он тотчас же расспрашивал, замужняя ли. А где муж. Почему приехала одна. Вот были бы вместе – посмотрел бы я вас, каковы вы есть, как живете… И очень весело, балагуря и шутя, непринужденно повел беседу […]

Мое внимание прежде всего обратили его глаза: смотря сосредоточенно и прямо, глаза все время играли каким-то фосфорическим светом. Он все время точно нащупывал глазами слушателей, и иногда вдруг речь его замедлялась, он тянул слова, путался, как бы думая о чем-то другом, и вперялся неотступно в кого-либо в упор, в глаза, смотря так несколько минут, и все почти нечленораздельно тянул слова. Потом вдруг спохватывался, смущался и торопливо старался перевести разговор. Я заметил, что именно это упорное смотрение производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет. После такого осматривания, когда он говорил совершенно о другом, обращаясь к другому лицу, он иногда вдруг резко поворачивался к тому, на кого он смотрел 15–20 минут тому назад, и, перебивая разговор, начинал протяжно говорить: “Нехорошо, мать, нехорошо, да… так жить нешто можно (…) любовь тебе нужна… Да… любовь нужна…” – и опять сразу перескакивал на другую тему или начинал быстро ходить по комнате, немного приседая и сгибаясь, быстро потирая руки. Все это производило на окружающих впечатление. Начинали шептаться и говорили, что он что-то угадал, что он сказал правду, что он многое видит, и начинало создаваться настроение нервно повышенное, которое можно наблюдать и в монастырях вокруг старцев и провидцев» 25.

В 1912 году баронесса пригласила Зинаиду Гиппиус познакомиться с Распутиным. К этому времени он уже стал знаменит – или, скорее, печально известен – во всей России. Но Гиппиус и ее муж, философ Дмитрий Мережковский, отклонили приглашение. Гиппиус заявила, что в отличие от всех остальных ей не хочется примыкать к толпам любопытных, чтобы посмотреть на Распутина. Причем решение свое она считала проявлением уважения и к себе самой, и к Распутину 26.

Но такие люди были в меньшинстве. Большинство людей не могло насытиться Распутиным, и в петербургских салонах стали появляться другие странные святые люди. Причина тому, как писал один журналист, была довольно проста:

«В раззолоченных гостиных жизнь надоедает намного быстрее, чем в квартирах среднего класса и скромных маленьких каморках. За деньги можно получить все, что предлагает жизнь. И вот мы достигли точки, в которой даже самые фантастические возможности перестают удовлетворять. Все наскучило! В таких случаях люди тянутся к тому, что лежит за пределами человеческого понимания, будь то живой святой, или юродивый, или эпилептик. Может быть, это сулит какой-то новый опыт, открывает новую возможность, некую новую реальность. Именно по этой причине появляются такие мрачные, таинственные фигуры, как Распутин» 27.

Россия, заключает автор статьи, переживает «странные времена».

В Духовной семинарии Санкт-Петербурга Распутин познакомился с еще одним церковником, которому было суждено стать одним из главных его союзников и одним из злейших врагов. Сергей Труфанов родился в 1880 году в семье донских казаков на юге России. Его жизнь почти так же невероятна, как и жизнь Распутина. В Санкт-Петербургскую духовную академию он поступил в 1901 году, пользовался покровительством Феофана и епископа Сергия. В 1903 году он стал монахом и принял имя Илиодора. Окончив Санкт-Петербургскую духовную академию летом 1905 года, он отправился в Ярославскую семинарию, в 1906 году – в Новгородскую семинарию, а затем в том же году в Почаевскую лавру на западе Украины.

Быстрая смена постов вовсе не говорит о повышении. По натуре Илиодор был настоящим бунтарем. В местной газете в Почаевске о молодом монахе писали так: «Этот удивительный человек, почти юноша, с нежным, красивым, женственным лицом, но с могучей волей, где бы он ни появился, сразу привлекает к себе толпы народные. Его страстные, вдохновенные речи о Боге, о любви к царю и отечеству производят на массы глубокое впечатление и возжигают в них жажду подвига» 1.

Даже враги вынуждены были признать, что Илиодор – великий оратор. Он умел увлечь людей и убедить их следовать за собой – таким даром обладали немногие. Но ужасно было то, куда он хотел вести их. Илиодор обладал лицом ангела и душой разбойника. Один из биографов назвал его «протофашистом». В эпоху антисемитизма Илиодор выделялся своей невероятной ненавистью к евреям. Он открыто поддерживал Союз русского народа (часть зловещей Черной сотни) и нападал на каждого, в ком видел врага. Свои взгляды он начал высказывать в ряде статей и памфлетов, где изображал Россию «в еврейских оковах» 2.

Свой памфлет 1906 года «Когда же конец?» Илиодор адресовал непосредственно царю. В нем он нарисовал картину своей России. Страну разрушают евреи, журналисты, Дума и «преступная гуманность» законодательства России. Конец времен близок. «Мы твердо верим и непреклонно проповедуем, что время Антихриста скоро наступит на Святой Руси». Но Россию можно спасти. Еще не слишком поздно, но царь должен действовать, и действовать твердо: единственный выход – насилие. Необходимо восстановить смертную казнь. Любой, кто посмеет оскорбить имя Господа, должен быть «казнен самым жестоким образом». Русские суды должны вернуться к своей традиционной роли – стать «кратчайшим путем на виселицу, под топор или пулю». И подобные наказания должны применяться не только к преступникам, но и к «клеветникам, лживым газетчикам и подстрекателям!» По всей стране и особенно в императорском суде «каждый, в чьих венах течет иностранная кровь», должен быть согнан и изгнан из России. Окно в Европе, открытое двумя веками раньше Петром Первым, должно захлопнуться – и навсегда. Илиодор был готов помочь царю в этой эпохальной борьбе. Он называл себя самым преданным подданным царя, готовым смыть с России весь западный налет. И вместе с ним марширует армия не Черной сотни, но Черных миллионов: «Мы не черные сотни, мы миллионы, мы черные миллионы, десятки миллионов» 3.