Дуглас Смит - Распутин. Вера, власть и закат Романовых

«Целых десять месяцев и делами, и словами я звал вас к покаянию: умолял вас, просил вас, предлагал вам, дважды требовал от вас восстановить поверженную Правду, оградить Невесту Христову – Церковь Русскую – от насилия и поругания хлыстом Гришкою Распутиным.

Вы не покаялись и даже не выражали и желания когда-либо покаяться.

Остается вам сказать: “Оставляется дом ваш пустым”.

Да судит вас Вечная Истина!

Я же отрекаюсь от вашего Бога.

Отрекаюсь от вашей веры.

Отрекаюсь от вашей церкви.

Отрекаюсь от вас как от архиереев.

Если бы Христос воскрес, если бы Он был жив и пребывал в вашей Церкви, то тогда бы Он не допустил того, что вы сделали.

Вы под своими мантиями сокрыли “святого чорта” – Григория Ефимовича Распутина; вы знали, что этот сосуд беззакония, обольщая людей тем, что он-де своим плотским совокуплением может освящать тела людские и снимать с женщин страсти блудные, растлил многих девиц и изнасиловал замужних женщин, знали, но скрыли его, а блюстителей чистоты и невинности Невесты Христовой, изобличителей «святого чорта», вы с ожесточенною злобою отдали на проклятие.

Когда Тело Церковное трепетало, как подстреленная чайка, как горлица, попавшаяся коршуну, как непорочная девица пред дерзким насильником, вы в Синоде охотнику, коршуну, насильнику торжественно читали хвалебную грамоту, называя его исповедником. […]

Быть может, с кем-нибудь вы можете так шутить, а со мною нельзя, нельзя! Не позволю так ругаться над своими идеалами!

Посему: Бога вашего отныне я не знаю, и вас как архиереев не признаю» 30.

В следующем месяце Илиодора отлучили от Церкви. Распутин писал Николаю и Александре: «Миленькие Папа и Мама. Вот бес-то Илиодор. Отступник. Проклятый. Надо бы его сделать “с ума сошел”. Докторов надо, а то беда. Он пойдет играть в дудку беса» 31. Когда Распутина спросили о поведении Илиодора, то, по словам «Петербургской газеты», он ответил: «Каков бы велик я грешник ни был, да и всяк другой из нас, грешных людей, как бы ни притесняли люди или судьба, или там обстоятельства какие, от веры своей я не откажусь и не отрекся бы никогда». Похоже, Распутин решил не преследовать Илиодора: «Бог с ним, с Илиодором. Бог его рассудит» 32. Впрочем, сомнительно, чтобы это действительно были слова Распутина, поскольку в начале 1913 года он отправил Илиодору несколько коротких неприятных писем, угрожая загнать ему деревянный кол в «зад» и называя его «сатаной». Распутин писал также Лохтиной, требуя, чтобы она перестала посещать Илиодора, ибо он «собака» и его следует «повесить» 33. Хотя Гермоген не заходил так далеко, он тоже вынужден был признать, что Илиодор переметнулся к атеистам и рухнул «в глубочайшую бездну» 34. В прессе падение Илиодора описывали так: «Вначале – друзья, шедшие вместе, рука об руку. Потом – и уже до гроба – враги, лютые, безжалостные. Враги они были потому, что оба шли к одной цели, но один оказался лишним…» 35

Илиодор отказался от веры и сана, вновь став Сергеем Труфановым [13]. Он покинул Флорищеву пустынь и отправился на казацкий хутор Большой на Дон (примерно сто миль к северо-востоку от Ростова-на-Дону). Там он построил себе дом рядом с родительским и назвал его Новой Галилеей. Он женился и пытался остепениться, но про врагов своих не забыл. В его душе кипел гнев. Его обманули – по крайней мере, так ему казалось. И он месяцами вынашивал план мести. Считая себя современным Емельяном Пугачевым, непокорным казаком, который во времена Екатерины Великой поднял в России самое масштабное восстание, он решил начать революционное движение, которое должно было потрясти страну до основания. Илиодор приобрел 120 бомб и для начала решил убить шестьдесят губернаторов и сорок епископов по всей стране. Теракты должны были начаться 6 октября 1913 года – в день тезоименитства царя. Сто человек, одетых священниками, должны были взорвать бомбы, как только официальные лица выйдут с церковной службы по торжественному поводу. Террор стал бы началом революции во всей России. Но полиция раскрыла заговор – Илиодора предал один из его сторонников. Он был арестован и оставлен на своем хуторе в ожидании приговора. И тут, как он писал позднее, к нему обратилась женщина по имени Хиония Гусева. Она пришла к Илиодору, чтобы помочь ему отомстить тому, кто повинен во всех его несчастьях: Григорию Распутину 36.

3 января 1912 года (в тот же день, когда Гермоген был исключен из Синода) Михаил Новоселов, издатель книжной серии «Религиозно-философская библиотека», приехал в типографию издательства Снегирева в Москве и привез с собой гранки брошюры «Григорий Распутин и мистическое распутство». Он заказал напечатать 1200 экземпляров с двумя портретами и уехал. Оригинал рукописи Новоселов надежно спрятал в своей московской квартире. Как явствует из названия, брошюра была направлена против Распутина. Она включала в себя ряд ранее опубликованных статей с комментариями, письма от анонимного сибирского священника (возможно, епископа Антония (Каржавина) и анонимную «Исповедь Н.» Хионии Берладской. В брошюре содержались обычные обвинения: что Распутин – хлыст, сексуальный маньяк, пленник «бесовской прелести», чудовище, избивающее собственную жену и других женщин в своем доме в Покровском. Правды в этой брошюре почти не было: Владимир Бонч-Бруевич довольно точно охарактеризовал ее как собрание лжи и чрезвычайных преувеличений 1.

Охранка вскоре узнала о брошюре (в Москве многие говорили о ней). Было приказано найти рукопись и уничтожить все копии, прежде чем она будет опубликована. Рано утром 16 января после получения тайного приказа московская полиция отправилась по городским типографиям. Гранки были обнаружены в типографии Снегирева и конфискованы. Напечатать весь тираж не удалось. Все экземпляры были доставлены в полицейское управление и уничтожены. Был рассыпан даже набор. Георгия Снегирева вместе с Новоселовым вызвали на допрос. Полиция хотела знать, что стало с оригинальными документами и имеются ли другие копии. Новоселов отвечать отказался. В конце концов полиции так и не удалось обнаружить его копию рукописи 2. Слухи о конфискации быстро распространились по городу. Более всех расстроена этим была Элла. Она прочла рукопись Новоселова и надеялась, что публикация заставит удалить Распутина от двора. Она посоветовала Новоселову сделать копию материалов, направить их министру внутренних дел Макарову и потребовать объяснений действиям полиции, поскольку подавлять свободу слова, если дело не касается императора или государственного порядка, непозволительно.

Январь стал особо трудным месяцем для царя в связи с Распутиным. Николай злился на то, что в прессе появляются все новые и новые статьи о Распутине, а министры не могут положить этому конец. Премьер-министр Коковцов вспоминал встречу с несчастным Макаровым в середине месяца. Макаров только что получил от царя указание немедленно предпринять все необходимые меры к тому, чтобы усмирить прессу. К документу была приложена копия еще более раздраженного письма на ту же тему, которое Николай отправил Столыпину 23 декабря 1910 года. Макаров не знал, что делать. Коковцов посоветовал ему на следующей встрече с царем сказать ему, что совершенно бессмысленно убеждать редакторов не публиковать подобные статьи. Столь же бессмысленно конфисковывать тиражи, поскольку это только накалит ситуацию, настроит общественное мнение против династии и породит конфликт с правительством. Коковцов уже говорил это царю. Если он и на этот раз откажется прислушаться, то Макарову стоит подать в отставку 3. Макаров не имел ни малейшего желания связываться с прессой из-за Распутина. Он попытался переложить ответственность на плечи Алексея Бельгарда, начальника Главного управления по делам печати. Бельгард ответил, что они со Столыпиным уже пытались переговорить с редакторами крупных газет в 1910 году, но безуспешно. И теперь он не собирался снова вступать в ту же самую реку, пусть даже и при поддержке министра.