Павел Кашин - Павел Кашин. По волшебной реке

Дело в том, что женщина, которую любил, она была не предназначена для семейной жизни, как предназначено большинство женщин. Мы любим женщин стервозных, которые делают нашу жизнь страданием. Именно по этой же причине люди любят смотреть ужастики: когда тебя пугают, страшно всего лишь мгновение, но потом ты видишь, что ты в безопасности, а организм уже вместе с адреналином и прочими возбуждающими впрыснул много наркотиков, которые понадобились бы, если бы тебе оторвало руку, например. Но так как рука не оторвана, все эти наркотики идут тебе на удовольствие… Я думаю, что по этой же причине мы любим стерв или просто стервозных женщин: потому что мы вроде как каждый раз выживаем, все возможные обезболивающие впрыскиваются, и мы наслаждаемся жизнью.

Кажется, на тот день, я еще не знал, чем цунами отличается от простого урагана. Потому что в Советском Союзе очень мало новостей приходило с Запада, а в наших великих морях типа Баренцева цунами, благо, не происходит. Песню я, на самом деле, про ураган написал. Написал я причем ее в такси. Я совсем не знал Москвы. Тогда была ситуация, когда я жил себе совершенно прекрасно в Петербурге. Так как я никогда не страдал от недостатка денег – даже не потому, что у меня их было их много, а просто я не страдал от этого. Я жил в Петербурге, но приехали люди из Москвы и стали говорить: «Вот, как же ты здесь, тебя надо раскручивать на уровне России». Я ответил им, что не надо меня раскручивать на уровне России, потому что я не хочу ехать в гастроли: я хочу сидеть в Петербурге, потому что здесь у меня все есть: вот кошка, вот кофейник, вот полный Невский интересных людей. Но, конечно же, восемь взрослых людей уговорят одного невзрослого. Я приезжал несколько раз в Москву, но все равно возвращался в Петербург. От Москвы я очень сильно страдал, поэтому часто пил. Ну, и вообще: сложно жить в городе, где ты не понимаешь где север, где юг. Ты как бы все время немножко рассредоточенный. Помню, мы встали в пробку в центре, и я написал эту песню, будучи в такси прямо около Кремля. Я помню, что тогда еще мой продюсер приехал, и он так сильно удивился моей новой песне. По-моему, мы даже сразу на студию поехали. В общем, когда спрашивают, как писать песни – не надо как-то писать песни, просто если не пишутся, не пишите. Если они не пишутся, их не надо писать вообще.

Я, кстати, одно время погрузился в блюз довольно глубоко. Был у меня в Петербурге, знакомый финн, его звали Эрро, по-моему. И был он полностью в черном блюзе: он очень хорошо играл на губной блюзовой гармошке. Думаю, и сейчас играет. Он ничего он кроме блюзов играть не умел да и не хотел, но снимал их очень четко вот с тех плохих записей, где еще черные блюзмэны, и их прямо там едва слышно. И он со всеми этими ошибками снимал, и заставлял меня снимать с этими же ошибками. Иногда мы с ним на улице играли эти блюзы. И, по-моему, один из двадцати прохожих всегда очень сильно заценивал это, прямо слышал, что звучит это очень аутентично, по-настоящему. И потом, финский акцент в английском был очень похож на негритянский. Я думаю, что ну прямо аутентично. Для того, чтобы музыканты понимали, чем черный блюз отличается от того, что мы принимаем за блюз: в черном блюзе чудесным образом в одном аккорде сочетаются минор и мажор. Я сейчас даже не говорю про пониженную пятую ступень: просто одновременно играется как бы параллельные минор и мажор. И явление, конечно, удивительное, но, конечно, целый концерт слушать этого явления мне бы было сложно даже сейчас.

Мама дала мне нежное сердце,

В один прекрасный момент я осознал, что продюсерами тогда были те, у кого были буквально на дружеском уровне какие-то насосы, сделавшие себе деньги. Ну, не насосы, а, скажем, богатые люди, которые хотели вложить деньги в шоу-бизнес, думая, что когда-то шоу-бизнес станет сильно прибыльным. И «вбухивали» безумные деньги какого-либо бизнес-плана особенного, без подсчета. И в какой-то день мне мой продюсер сказал, что мы почему-то едем в Ялту снимать клип про море. Почему в Ялту? Из Петербурга где есть свое море. Мне объяснили это тем, что в Петербурге есть свое холодное море, а в Ялте оно теплое. На секунду, это в сентябре было. Конечно же, даже в Ялте оно было такое же холодное, как и везде. Полная глупость. Видите ли, в Ялте есть убитая киностудия, на которой все очень дешево. Позже мы узнаем, что оно настолько же убито насколько дешево. В Петербурге была менее убитая студия Ленфильми целый взвод киношников. Значит, была нанята большая группа: режиссер, оператор, все-все-все, актеры. Была нанята яхта большая, прямо не яхта, а парусник. Все снималось на кинопленку, а тогда слова «снимали на кинопленку» означали, что все в пятьдесят раз дороже. Мы приехали в гостиницу «Ялта», которая, конечно, была такая же была убитая, как и киностудия ялтинская. Вот. Было холодно, неуютно. Мы приехали, и я помню, что, когда всем раздали ключи от номеров, ну, человекам двадцати, – нас приехало действительно много – продюсер сказал: «Все, сейчас располагаемся, через два часа спускаемся вниз, здесь в холле будем писать». Говорю: «Что мы будем писать?» «Сценарий будем писать!». Я видел, с какой бешеной скоростью бездарно сливаются деньги просто в никуда. Я не стал задавать вопрос, что мы будем делать, если сценарий не получится. У нас уже была зафрактована яхта. Нужно было теперь только сценарий теперь.