Виктор Казначеев - На переломе [Политические раздумья]

А в действительности Горбачёв даже одну Продовольственную программу не потянул, как же ему можно было доверить всё остальное? Через несколько часов после кончины очередного генсека по случаю траура собрались главы государств. Наконец-то они увидели, что к власти пришёл молодой, активный правитель, которого не надо поддерживать, ходит бодро, общается свободно. В общем, Михаил Сергеевич понравился.

Начинал он в режиме наибольшего благоприятствования. Страна была в эйфории. Сколько надежд связывали с его именем. Народу, уставшему от пятилетки похорон кремлёвских хворых генсеков, казалось: вот он - спаситель. Моторен, спортивен, моложав, ездит по стране, разговаривает с людьми. Запретил главному редактору газеты «Правда» приводить его цитаты: «У нас есть Маркс, Ленин, вот и цитируйте классиков». Люди радовались: значит, Горбачёв против культа личности. Верили каждому его слову, тому, что в 2000 году у всех будут отдельные квартиры или дома, что скоро в стране исчезнет пьянство, внедрится хозрасчёт, социализм приобретёт человеческое лицо. Коль речь пошла о человеческом факторе, значит, приобретают значение особенности каждой личности, её способности, достоинство. Человек перестаёт быть винтиком, и этому все радовались.

Встретил я избрание Горбачёва генсеком, будучи секретарём Ставропольского крайкома КПСС. День, естественно, начинал с просмотра газет. И в каждой из них повторялись лозунговые обещания лучшей жизни. Кое с кем из коллег обменивался мнениями. Мы-то хорошо знали цену обещаний Михаила Сергеевича, а чего стоит его умение производить приятное впечатление, очаровывать слушателей. Приёмы, использованные в крае, он перенёс на управление страной. Значит, всё утопит в словесах. Только теперь ему не на кого опереться, свалить свои просчёты. На словах он был полон добрых намерений, желания улучшить жизнь. На самом деле он оказался неспособным разработать ясную программу перемен, о которой в печати сообщалось как-то обтекаемо. Когда с Горбачёвым об этом заговаривали, он уходил от ответа. Конкретность подменял велеречивостью, обещаниями: вот пройдут реформы, и всё будет прекрасно.

Было понятно - пора разграничить партийные и государственно-хозяйственные органы. Но Михаил Сергеевич утверждал, что для этого в стране нет механизма, который мог бы обеспечить самодвижение экономики. Если секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам, у нас всё развалится. За первые два-три года его правления серьёзных изменений в линии партии не произошло. Призывы к революционному обновлению, совершенствованию развитого социализма ничего не изменили. Борьба с пьянством привела к вырубке виноградников, закрытию многих винзаводов. И хлынуло на наш рынок несметное количество иностранного алкоголя в яркой упаковке, но сомнительного качества. Обнищание основной массы трудящихся стало очевидным. Восторги, любовь народа к Горбачёву таяли, испарялись надежды на лучшее. А из радиоприёмников, телеэкранов продолжали нестись обещания, заверения, но им уже не верили. Взросшие на сомнительных капиталах различные АО, ТОО, картели и синдикаты 70 лет советской власти проклинают на все лады, унижают, высмеивают, обливают помоями тех, кто разгромил фашизм, создал социалистическую индустрию, написал «Тихий Дон» и «Как закалялась сталь». А ведь было и плохое и хорошее как до, так и после 17-го года.

Кстати, время своего правления, а это больше, чем даётся американскому президенту, Горбачёв назвал революционным. Но если американский президент думал о своей стране, её благополучии, то Михаил Сергеевич делал революцию, так сказать, личную, для себя.

У многих вызывает недоумение личность доперестроечного и послеперестроечного Горбачёва. Порой они диаметрально противоположны друг другу. Так что, их два? Нет, конечно. Он один. И меня, знавшего его много лет, это не удивляет. Я-то знаю, какой он в политике манёвренный. До перестройки, да и в первые её годы, пока он возглавлял компартию, Михаил Сергеевич считал своим идеалом Ленина. Как говорится, он себя «под Лениным чистил». Подвиг Владимира Ильича он потребовал даже отразить в тексте программы XXVII съезда КПСС.

На юбилейном пленуме Союза писателей СССР в 1984 году, перед избранием его генсеком, Горбачёв предложил, чтобы в докладе отметили, как ярко и правдиво наша литература отразила великие революционные свершения партии и народа за годы советской власти. И вдруг ортодоксальный марксист, который считал недопустимым, чтобы за столом Варшавского договора сидели руководители политических оппозиций, принимает решение повернуть наше общество к обновлению, сравнимое, по его мнению, с Октябрём семнадцатого.

Так что, теперь это совсем другой человек? Ничего подобного, он только кажется другим. Поворот в противоположную сторону возник не сам по себе и не по убеждению. Судя по тому, как легко «верный ленинец» превратился в непреклонного критика советской власти, он был не тем, кем казался, он был всегда «центристом».

Однако наполнение его «центризма» всегда зависело от данной политической обстановки. Когда выгодно, он отклоняется вправо. Меняется ситуация - отклоняется влево. Ещё я ясно видел и другое: как лавировал этот человек между двумя реальными силами - руководителями партийных комитетов, тесно связанных с трудящимися, и бюрократическим аппаратом. Так и сидел на «троне», поворачиваясь, то в сторону одних, то в сторону других. И всегда умел не ошибаться, на чьей стороне нужно быть в данный момент.

«Ускорение» экономического развития страны устраивало всех, только очень скоро обанкротилось и о нём забыли. В общем, брался Горбачёв за многое, но на словах, а делать что-то по существу он не умел. Муторно было ему по-настоящему о народе заботиться. Думалось, чем же все его завихрения кончатся? И вот как-то прямо с самолёта является ко мне двоюродный брат генсека И.В. Рудченко, первый секретарь Красногвардейского райкома. И чуть ли не с порога заявляет: «Виктор Алексеевич, быть большой беде, страна осталась без хозяина. Был у Михаила в кабинете. Внутренними делами, - говорит, - пусть кто угодно занимается, а я сейчас сконцентрируюсь на международных вопросах. Это для него важнее всего. Сказал, что хочет утвердиться за рубежом. И Раиса его подзуживает, мол, надо выходить на мировую арену. Тесно ему, видишь ли, на одной шестой суши стало. Главное для Михаила себя показать. Начнёт колесить из страны в страну, а свою землю забросит».

И надо сказать, Иван Васильевич как в воду глядел. Ведь и вправду отправился в широкий мир. Простому обывателю выезд Горбачёва с супругой представить трудно. Ни один царь не пользовался в дороге таким количеством обслуги, сопровождающих из мира богемы, особенно артистической. По улицам городов мира проносилась кавалькада мощных автомобилей, гвардия телохранителей охраняла особую «карету - ЗИЛ», чаще всего с зашторенными стёклами, в которой восседали «их величества» супруги Горбачёвы. За бронёй этой сверхмашины находился передвижной правительственный центр. Отсюда Михаил Сергеевич мог отдавать приказы об использовании потенциала ракет. Здесь же находилась горячая линия, соединявшая его напрямую с президентом США. Он мог связаться с любой точкой земного шара. Это переполняло его честолюбивую натуру.