Виктор Казначеев - На переломе [Политические раздумья]

Ещё до распада СССР индийский политолог Кауль удивлялся эйфории и злорадству Запада по поводу сепаратистских тенденций и трудностей, переживаемых Советским Союзом. Он отмечал снисходительный тон в отношении к нашему государству и то, что ему диктуют условия свободного рынка в экономике при стопроцентной приватизации. Запад требовал резкого сокращения советского военного бюджета без соответствующего сокращения своих ассигнований.

Кауль высказывал опасение, что, если прежний противник в лице сильного Советского Союза исчезнет с международной арены, Индия и Китай, как достаточно крупные державы, сумеют противостоять давлению. А что будет с остальными, развивающимися странами? Ведь если доминирующей страной, единственной сверхдержавой внутри и вне ООН станет Америка, это приведёт к ещё большей нестабильности и разногласиям. Прошло всего несколько лет, и предсказания Кауля сбылись.

Многие страны Варшавского договора, развивающиеся страны, связанные с СССР политически и особенно экономически, теперь живут как в лихорадке. Миллионы русских, оказавшихся в ближнем зарубежье на положении национальных меньшинств, теперь считаются людьми второго сорта. Их травят, изгоняют, убивают. Поднялась волна пропаганды ненависти против россиян. А сама Россия напоминает раненое, беспомощное животное, из тела которого стараются вырвать самые лакомые куски, в первую очередь недавние «друзья» Горбачёва, восторженно приветствовавшие все его шаги, направленные на дестабилизацию Советского Союза. Всё идёт так, как хотел Даллес ещё в 1945 году.

По национальной гордости советского народа был нанесён удар сверху. Недавно богатейшей стране стали из-за рубежа посылать милостыню в виде гуманитарной помощи. А в это время Париж изумляла роскошь кортежа Горбачёва. По улицам французской столицы двигалось три «ЗИЛа» рекордной длины. Их сопровождали десятки мотоциклов и телохранителей в экзотической чёрной форме. Страна стала нищей, а её «король», не замечая, что он уже голый, продолжал шиковать так, как ни один царь себе не позволял. Брежнев поражал иностранцев «звездопадом» собственных наград, а Горбачёв - богатством.

Горбачёвцы выдвинули амальгаму - смесь разных идей. Сплав марксизма-ленинизма, поучений Макиавелли и философии Ницше убеждал генсека-президента, что воля и интрига способны решить всё. Осенью 1991 года вышли семь томов его не то трудов, не то деклараций, которые существенно отличались от первоначальных оригиналов. Но в них о рыночной экономике не было ни слова. А между тем партийная бюрократия уже начала скупать собственность, причём платила гроши за то, что стоило миллионы, вкладывала деньги в различные предприятия, самоприватизировала десятки лучших зданий.

Была объявлена война и селу. Местные руководители приобретали фермы, куда перегонялся государственный скот. Мне приходилось читать о том, что колхозники порой даже не подозревали, что, по сути, трудятся на земле, уже приватизированной, им об этом не говорили, хотя плоды их работы уже шли в карман чиновников, а не государству.

Всем известно, что Михаил Сергеевич тратил миллиарды народных денег на свою роскошь, дачи... «Шила в мешке не утаишь», но он продолжал без конца плакаться по поводу своей бедности, повторять, что в Москве, кроме «Жигуля», принадлежащего зятю, у него ничего нет. Охотно верю, что в Москве у него осталось, по его меркам, мало. Но в том, что в отношении своего состояния он всегда был очень предусмотрительным, хорошо знаю. А таможенному досмотру он никогда не подвергался. Кого он пытался обмануть сказками о своей честности? О патологической жадности Михаила Сергеевича говорят бесчисленные факты. Эта черта всегда соседствует с патологической подлостью. Взывать к совести такого человека, к тому же стремящегося к неограниченной власти любыми путями, бесполезно. Но порядочные люди судят по себе и продолжают верить в порядочность других.

«Посоветуйся со своей совестью, Михаил Сергеевич», - обратился в письме к Горбачёву один из тех, кто стал жертвой его предательства, - генеральный секретарь СЕПГ Э. Кранц в канун поездки Горбачёва в Берлин, где его должны были удостоить почётного звания гражданина германской столицы. Кранцу было стыдно за поведение Горбачёва, из-за которого он сам, СЕПГ, Советский Союз - всё превратилось в бывшее. «В 1989 году в Восточной Германии, - продолжал Кранц, - тебя приветствовали сотни тысяч людей. Перемены должны были происходить в направлении улучшения социализма, а возвратили к капитализму». Этим экс-президент Советского Союза поставил под сомнение антифашистскую миссию СССР, которая стоила ему многих миллионов жизней. Кранц возмущён клеветой на социалистическую систему, которая якобы рассовывала безработных по предприятиям, имитируя полную занятость, будто люди работали только по принуждению, акушеры топили недоношенных детей в вёдрах с водой, учителя терроризировали учеников, дети шпионили за родителями, а спортсмены держались только на допингах.

Много справедливых упрёков высказал в адрес Михаила Сергеевича руководитель СЕПГ. Имена заслуженных советских полководцев, отдавших жизнь за освобождение Берлина, и имена германских антифашистов тоже вычёркиваются из списка почётных граждан, в который впишут имя Горбачёва. Автор письма удивляется: как мог он, называя Эрика Хонеккера «мой друг Эрих», бросить его на произвол судьбы. Допустить, чтобы старого, больного человека опять посадили в ту самую тюрьму, в которой он сидел ещё при Гитлере?

А в это время Михаилу Сергеевичу в Берлине оказывали сказочные почести. Если бы Кранц знал его, как знал я и другие жители Ставрополья, то вряд ли стал взывать к совести человека, который ради власти и почестей всегда шёл на подлость, совершал невиданные до сих пор предательства. Недаром его на Родине называли даже не «Каин», а «Мишка-Каин», потому что был он очень коварным авантюристом и интриганом. Он чёрств и бесчеловечен не только с другими. Он «Каин» и в отношении близких, даже собственной матери. Убивал её самым изощрённым способом: забвением и молчанием.

Мария Пантелеевна - мать Горбачёва, простая, малограмотная сельская женщина, хранила в себе благородство, терпеливость, присущие русскому народу. После смерти отца Михаила Сергеевича жила в своём доме одна. Пенсию заработала хорошую. На огороде сама выращивала картошку, огурцы, помидоры, капусту и другие овощи. Во дворе содержалась всякая живность. В общем, материально не нуждалась, ей всего хватало. Не хватало только самого ценного: тепла родных, дорогих людей - мучило одиночество. Если ей что-то было нужно, у своих не просила, даже лекарств, хотя внучка Ирина, дочь Михаила Сергеевича, и её муж - врачи, и не рядовые. Боялась быть им в тягость. А годы брали своё. После восьмидесяти лет болезни стали часто укладывать её в постель. Помогали ей по дому соседи просто из сочувствия... С материнским сердцем ничего не поделаешь, тревожилась за детей и внуков больше, чем за себя.