Дженна Джеймсон - Заниматься любовью, как порнозвезда

Шэрон металась вокруг как ненормальная, а я твердила одно:

— Перережь веревку!

Наконец Шэрон ее перерезала, и Ванесса рухнула на меня с громким, свистящим звуком, словно из нее вышел воздух. Я подумала, что, может быть, это она дышит — вдруг я еще сумею спасти ее. Я выскользнула из-под Ванессы и опустила ее на пол ванной. Язык у нее вывалился, все лицо заливала пена. Кожа на моих глазах покрывалась багровыми пятнами.

Я вытерла пену у рта Ванессы клочком туалетной бумаги; бумага расползалась, белые ошметки облепляли ее лицо. Я склонилась над Ванессой, пытаясь убрать ее язык обратно в рот. Шэрон стояла столбом, у нее самой рот был широко разинут. Сквозь музыку я слышала, как снаружи заходится лаем Фру-Фру. Паника овладела и ею.

— Господи, да набери 911! Сделай хоть что-нибудь! — заорала я на Шэрон.

Мне никогда не доводилось оказывать первую помощь, но, когда подопрет, инстинктивно соображаешь, что нужно делать. Я зажала Ванессе нос и делала искусственное дыхание через рот, потом всем весом навалилась ей на грудь и принялась качать, надавливая руками у нее над сердцем. Когда вернулась Шэрон, я велела ей растирать Ванессе руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение. Уверена, все это помогло бы — не будь уже слишком поздно.

Прибыли полиция и врачи; через пять минут они констатировали смерть.

— Это очень странно, — сказал мне один из врачей, — потому что она не выглядит мертвой.

Я посмотрела на Ванессу — ее кожа вновь порозовела. Даже багровые пятна стали тускнеть. Только кровоподтек, расползшийся по коже там, где спина прилегала к полу, выдавал, что произошло на самом деле.

— Мы минут десять растирали ее, — ответила я. — Пытались восстановить кровоток.

— В жизни не видел ничего подобного, — признался врач. — Вы вдвоем вернули кровь к поверхности.

Мы с Шэрон дождались, когда вызовут Проповедника — он явился вместе с Джеком. Полиции Проповедник наплел, что Ванесса якобы глушила в последнее время столько наркотиков, что совсем повредилась умом. У меня потемнело в глазах. Выродок. Через какой бы ад ни прошла Ванесса, она была не из тех, кто мог так легко сдаться. Все встало на свои места, когда Проповедник заявил полицейским, что не хочет ни проверки на наркотики, ни даже аутопсии.

Я представила их перепалку с Ванессой: вот она угрожает, что обратится в полицию. Я смотрела на волосатые костяшки пальцев Проповедника и думала, что ему, наверное, было очень легко задушить Ванессу; что за рыбья кровь должна быть у этого подонка, чтобы повесить собственную дочь, имитировав самоубийство. Но я так и стояла молча — о, если бы у меня хватило мужества хоть что-нибудь сказать! Но этот урод точно высосал из меня все силы.

Спустя два дня Сэди, мать Ванессы, прилетела из Мичигана на ее похороны. Я стояла, глядя, как плачут все вокруг, а сама так и не проронила ни слезинки. Ванесса страдала столько лет — и никто палец о палец не ударил, чтобы ей помочь, всем было плевать. А теперь, когда уже ничего не поправишь, изображают бездну любви и раскаяния. Какое лицемерие. Но — более того — все казалось до боли знакомым. И я вдруг осознала: быть может, и моя жизнь завершится тем, что все спохватятся слишком поздно.

Я хотела остаться сильной. Сорвусь на случившемся с Ванессой — и на меня навалится все, через что нельзя перешагнуть: смерть матери, уход от отца, изнасиловавший меня Проповедник, мой гнев на Джека — зато, что тот ничего не сделал со своим дядюшкой. И я все загнала в глубь себя — как всегда. Такая тяжелая жизнь — и такой страшный конец. Да разве это справедливо? Ведь Ванесса была замечательной девчонкой — неужели она заслужила такое? Хотя в чем-то это и к лучшему — теперь ей не приходится жить на одном свете со своим папашей. С тех пор не было ни единого дня, когда я не подумала бы о Ванессе и не вспомнила ее взгляда при нашей последней встрече.

На следующий день мы с матерью Ванессы разбирали вещи в ее спальне. Там было много безделушек, которые мне бы хотелось сохранить как память о дружбе Ванессы, о ее красоте. Но ее мать, которая раньше и носа сюда не казала, забрала все. Мне она оставила только маленький старинный набор для сакэ — я и по сей день храню его у себя в спальне.

После я обсуждала смерть Ванессы кое с кем из женщин, бывавших в тату-салоне, — почти все они были наслышаны о том, как Проповедник измывается над девушками.

— С этим надо что-то делать, — твердили они.

Хоть эти женщины и не подозревали о случившемся на яхте, мне казалось, что их слова обращены ко мне. Но какую бы школу ни прошла я в стрип-клубе, что бы ни узнала об окружающем мире и о себе, я все еще оставалась маленькой девочкой. И у меня просто не было сил.

Моя первая конференция — Консамер Электронике Шоу.

После похорон Джек наконец начал сторониться Проповедника. Он оставил тату-салон и решил вместе с Мэттом открыть собственное дело, приобщив к этому соперничающий байкерский клуб. Что до инвесторов, то одного они нашли: меня. На стриптизе я нажила десятки тысяч долларов. Не туфли же на это все покупать. Мало того, что я ссудила ребят деньгами: я и с плиткой работать научилась, и паять, и освоила сухую кладку. Я проводила в салоне все свободное от сна время, а было его предостаточно: после смерти Ванессы я накачивалась метедрином до одури.

В январе салон наконец был готов. Открытие назначили на 1 февраля. В то утро мы пришли к салону — и застали одни развалины. Крыша была сметена, стекла разбиты, плитка, над которой я столько трудилась, искрошена в пыль. Снаружи стояли три пожарные машины и одна полицейская.

По-видимому, кто-то забросал салон бутылками с зажигательной смесью. И мы с Джеком оба знали, кто именно.

Одна из худших вещей, которые можно сотворить в байкерском сообществе, — это открыть конкурирующий клуб. У Проповедника, как мне сказали, были связи с криминальными группировками, и если я хочу жить, то лучше мне держаться подальше от тату-салонов и байкерских клубов, покуда Джек отстраивает свою лавочку.