Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Все это вмѣстѣ взятое было довольно сложно технически. Но въ результатѣ нѣкоторыхъ мѣропріятій я раздобылъ себѣ командировку на сѣверъ, до Мурманска, срокомъ на двѣ недѣли, Юрѣ — командировку въ Повѣнецъ и Пиндуши, срокомъ на пять дней ("для организаціи обученія плаванью"), себѣ — командировку на пятый лагпунктъ, то-есть на югъ, срокомъ на три дня и, наконецъ, — Юрѣ пропускъ на рыбную ловлю, тоже на югъ... Нашъ тайникъ былъ расположенъ къ югу отъ Медвѣжьей Горы...

Я былъ увѣренъ, что передъ этимъ днемъ — днемъ побѣга — у меня снова, какъ это было передъ прежними побѣгами въ Москвѣ, нервы дойдутъ до какого-то нестерпимаго зуда, снова будетъ безсонница, снова будетъ ни на секунду не ослабѣвающее ощущеніе, что я что-то проворонилъ, чего-то недосмотрѣлъ, что-то переоцѣнилъ, что за малѣйшую ошибку придется, можетъ быть, платить жизнью — и не только моей, но и Юриной... Но ничего не было: ни нервовъ, ни безсонницы... Только когда я добывалъ путаныя командировки, мнѣ померещилась ехидная усмѣшечка въ лицѣ завѣдующаго административнымъ отдѣломъ. Но эти командировки были нужны: если о нашихъ планахъ, дѣйствительно, не подозрѣваетъ никто, то командировки обезпечатъ намъ минимумъ пять дней свободныхъ отъ поисковъ и преслѣдованія, и тотъ же срокъ Борису — на тотъ случай, если у него что-нибудь заѣстъ... Въ теченіе пяти-семи дней насъ никто разыскивать не будетъ. А черезъ пять дней мы будемъ уже далеко...

У меня были всѣ основанія предполагать, что когда Успенскій узнаетъ о нашемъ побѣгѣ, узнаетъ о томъ, что вся уже почти готовая халтура со спартакіадой, съ широковѣщательными статьями въ Москву, въ ТАСС, въ "братскія компартіи", съ вызовомъ въ Медгору московскихъ кино-операторовъ, пошла ко всѣмъ чертямъ, что онъ, "соловецкій Наполеонъ", попалъ въ весьма идіотское положеніе, онъ полѣзетъ на стѣнку, и насъ будутъ искать далеко не такъ, какъ ищутъ обычныхъ бѣгуновъ... Человѣкъ грѣшный — я далъ бы значительную часть своего гонорара для того, чтобы посмотрѣть на физіономію Успенскаго въ тотъ моментъ, когда ему доложили, что Солоневичей и слѣдъ уже простылъ...

Ночь передъ побѣгомъ я проспалъ, какъ убитый. Вѣроятно, благодаря ощущенію полной неотвратимости побѣга — сейчасъ никакого выбора уже не было... Рано утромъ — я еще дремалъ — Юра разбудилъ меня. За его спиной былъ рюкзакъ съ кое-какими вещами, которыя по ходу дѣлъ ему нужно было вынести изъ лагеря и выбросить по дорогѣ... Кое-кто изъ сосѣдей по бараку околачивался возлѣ.

— Ну, значитъ, Ва, я ѣду...

Оффиціально — Юра долженъ былъ ѣхать на автобусѣ до Повѣнца. Я высунулся изъ подъ одѣяла.

— Ѣзжай. Такъ не забудь зайти въ Повѣнцѣ къ Бѣляеву — у него всѣ пловцы на учетѣ. А вообще — не засиживайся...

— Засиживаться не буду. А если что-нибудь важное — я тебѣ въ КВО телефонирую...

— Меня вѣдь не будетъ. Звони прямо Успенскому...

— Ладно. Ну, селямъ алейкюмъ.

— Алейкюмъ селямъ...

Длинная фигура Юры исчезла въ рамкѣ барачной двери... Сердце какъ-то сжалось... Не исключена возможность, что Юру я вижу въ послѣдній разъ...

По нашему плану Юра долженъ былъ выйти изъ барака нѣсколько раньше девяти утра — въ девять утра отходилъ автобусъ на Повѣнецъ — оставить въ нѣкоемъ мѣстѣ свой декоративный узелокъ съ вещами, достать въ другомъ мѣстѣ удочки и идти на югъ, къ нашему тайнику. Я долженъ былъ выйти въ 12 часовъ — часъ отправленія поѣзда на югъ — взявъ съ собой еще оставшіяся въ баракѣ вещи и продовольствіе и двинуться къ тому же тайнику. Но что — если у этого тайника уже торчитъ ГПУ-ская засада? И какъ быть, если Юру просто задержатъ по дорогѣ какіе-нибудь рьяные оперативники?

Я слѣзъ съ наръ. Староста барака, бывшій коммунистъ и нынѣшній лагерный активистъ, изъ породы людей, которая лучше всего опредѣляется терминомъ "дубина", спросилъ меня безразличнымъ тономъ:

— Что — тоже въ командировку ѣдете?

— Да. До Мурманска и обратно.

— Ну, желаю пріятной поѣздки...

Въ этомъ пожеланіи мнѣ почудилась скрытая иронія... Я налилъ себѣ кружку кипятку, подумалъ и сказалъ:

— Особеннаго удовольствія не видать... Работы будетъ до чорта...

— Да, а все же — хоть на людей посмотрите...

И потомъ безъ всякой логической связи:

— А хорошій парнишка, вашъ Юра-то... Вы все-таки поглянывайте, какъ бы его тутъ не спортили... Жалко будетъ парня... Хотя, какъ вы съ Успенскимъ знакомые — его, должно, скоро выпустятъ...

Я хлебалъ кипятокъ и однимъ уголкомъ глаза тщательно прощупывалъ игру каждаго мускула на дубоватомъ лицѣ старосты... Нѣтъ, ничего подозрительнаго. А на такомъ лицѣ все-таки было бы замѣтно... О Юрѣ же онъ говоритъ такъ, на всякій случай, чтобы сдѣлать пріятное человѣку, который "знакомый" съ самимъ Успенскимъ... Поболтали еще. До моего выхода остается еще три часа — самые долгіе три часа въ моей жизни...

Упорно и навязчиво въ голову лѣзли мысли о какомъ-то таинственномъ дядѣ, который сидитъ гдѣ-то въ дебряхъ третьяго отдѣла, видитъ всѣ наши ухищренія, "какъ сквозь стеклышко", и даетъ намъ время и возможность для коллекціонированія всѣхъ необходимыхъ ему уликъ... Можетъ быть, когда я получалъ свою параллельную командировку на югъ, дядя позвонилъ въ Адмотдѣлъ и сказалъ: "выписывайте, пущай ѣдетъ"... И поставилъ у нашего тайника вохровскій секретъ...

Для того, чтобы отвязаться отъ этихъ мыслей, и для того, чтобы сдѣлать всѣ возможныя попытки обойти этого дядю, буде онъ существовалъ въ реальности, я набросалъ двѣ маленькія статейки о спартакіадѣ въ "Перековку" и въ лагерную радіо-газету, занесъ ихъ, поболталъ со Смирновымъ, далъ ему нѣсколько газетно-отеческихъ совѣтовъ, получилъ нѣсколько порученій въ Мурманскъ, Сегежу и Кемь и — что было совсѣмъ ужъ неожиданно — получилъ также и авансъ въ 35 рублей въ счетъ гонораровъ за выполненіе этихъ порученій... Это были послѣднія совѣтскія деньги, которыя я получилъ въ своей жизни и на нихъ сдѣлалъ свои послѣднія совѣтскія покупки: два килограмма сахара и три пачки махорки. Полтинникъ еще остался...

Вышелъ изъ редакціи и, къ крайнему своему неудовольствію, обнаружилъ, что до полудня остается еще полтора часа. Пока я ходилъ въ обѣ редакціи, болталъ со Смирновымъ, получалъ деньги — время тянулось такъ мучительно, что, казалось, полдень совсѣмъ уже подошелъ. Я чувствовалъ, что этихъ полутора часовъ я полностью не выдержу.

Пришелъ въ баракъ. Въ баракѣ было почти пусто. Влѣзъ на нары, сталъ на нихъ, на верхней полкѣ, закрытой отъ взглядовъ снизу, нагрузилъ въ свой рюкзакъ оставшееся продовольствіе и вещи — ихъ оказалось гораздо больше, чѣмъ я предполагалъ — взялъ съ собой для камуфляжа волейбольную сѣтку, футбольный мячъ, связку спортивной литературы, на верху которой было увязано руководство по футболу съ рисункомъ на обложкѣ, понятнымъ всякому вохровцу, прихватилъ еще и два копья и вышелъ изъ барака.