Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

На всей этой терминологіи кружатся и гибнутъ головы, наполненныя и не однимъ только "энтузіазмомъ".

Совѣтскую власть, въ зависимости отъ темперамента или отъ политическихъ убѣжденій, оцѣниваютъ, какъ извѣстно, съ самыхъ различныхъ точекъ зрѣнія. Но, повидимому, за скобки всѣхъ этихъ точекъ зрѣнія можно вынести одинъ общій множитель, какъ будто безспорный: совѣтская система, какъ система власти во что бы то ни стало, показала міру недосягаемый образецъ "техники власти"...

Какъ бы мы ни оцѣнивали совѣтскую систему, безспорнымъ кажется еще одно: ни одна власть въ исторіи человѣчества не ставила себѣ такихъ грандіозныхъ цѣлей и ни одна въ исторіи власть по дорогѣ къ своимъ цѣлямъ не нагромоздила такого количества труповъ. И при этомъ — осталась непоколебленной.

Этотъ треугольникъ: цѣлей, труповъ и непоколебленности — создаетъ цѣлый рядъ оптическихъ иллюзій... За голой техникой властвованія людямъ мерещатся: и "энтузіазмъ", и "мистика", и "героизмъ", и славянская душа — и много вещей въ стилѣ Откровенія св. Іоанна. Или, во всякомъ случаѣ, столь же понятныхъ...

...Въ 1918 году въ германскомъ Кіевѣ мнѣ какъ-то пришлось этакъ "по душамъ" разговаривать съ Мануильскимъ — нынѣшнимъ генеральнымъ секретаремъ Коминтерна, а тогда представителемъ красной Москвы въ весьма неопредѣленнаго цвѣта Кіевѣ. Я доказывалъ Мануильскому, что большевизмъ обреченъ — ибо сочувствіе массъ не на его сторонѣ.

Я помню, какъ сейчасъ, съ какимъ искреннимъ пренебреженіемъ посмотрѣлъ на меня Мануильскій... Точно хотѣлъ сказать: — вотъ поди-жъ ты, даже міровая война — и та не всѣхъ еще дураковъ вывела...

— Послушайте, дорогой мой, — усмѣхнулся онъ весьма презрительно, — да на какого же намъ чорта сочувствіе массъ? Намъ нуженъ аппаратъ власти. И онъ у насъ будетъ. А сочувствіе массъ? Въ конечномъ счетѣ — наплевать намъ на сочувствіе массъ...

Очень много лѣтъ спустя, пройдя всю суровую, снимающую всякія иллюзіи, школу совѣтской власти, я, такъ сказать, своей шкурой прощупалъ этотъ, уже реализованный, аппаратъ власти въ городахъ и въ деревняхъ, на заводахъ и въ аулахъ, въ ВЦСПС и въ лагерѣ, и въ тюрьмахъ. Только послѣ всего этого мнѣ сталъ ясенъ отвѣтъ на мой давнишній вопросъ: изъ кого же можно сколотить аппаратъ власти при условіи отсутствія сочувствія массъ?

Отвѣтъ заключался въ томъ, что аппаратъ можно сколотить изъ сволочи, и, сколоченный изъ сволочи, онъ оказался непреоборимымъ; ибо для сволочи нѣтъ ни сомнѣнія, ни мысли, ни сожалѣнія, ни состраданія. Твердой души прохвосты.

Конечно, эти твердой души активисты — отнюдь не специфически русское явленіе. Въ Африкѣ они занимаются стрѣльбой по живымъ чернокожимъ цѣлямъ, въ Америкѣ линчуютъ негровъ, покупаютъ акціи компаніи Ноева Ковчега. Это міровой типъ. Это типъ человѣка съ мозгами барана, челюстями волка и моральнымъ чувствомъ протоплазмы. Это типъ человѣка, ищущаго рѣшенія плюгавыхъ своихъ проблемъ въ распоротомъ животѣ ближняго своего. Но такъ какъ никакихъ рѣшеній въ этихъ животахъ не обнаруживается, то проблемы остаются нерѣшенными, а животы вспарываются дальше. Это типъ человѣка, участвующаго шестнадцатымъ въ очереди въ коллективномъ изнасилованіи.

Реалистичность большевизма выразилась, въ частности, въ томъ, что ставка на сволочь была поставлена прямо и безтрепетно.

Я никакъ не хочу утверждать, что Мануильскій былъ сволочью, какъ не сволочью былъ и Торквемада. Но когда христіанство тянуло людей въ небесный рай кострами и пытками, а большевизмъ — въ земной чекой и пулеметами, то въ практической дѣятельности — ничего не подѣлаешь — приходилось базироваться на сволочи. Технику организаціи и использованія этой послѣдней большевизмъ отъ средневѣковой и капиталистической кустарщины поднялъ до уровня эпохи самолетовъ и радіо. Онъ этотъ "активъ" собралъ со всей земли, отдѣлилъ отъ всего остального населенія химической пробой на доносъ и кровь, отгородилъ стѣной изъ ненависти, вооружилъ пулеметами и танками, и... сочувствіе массъ? — Наплевать намъ на сочувствіе массъ...

Когда я нѣсколько осмотрѣлся кругомъ и ознакомился съ людскимъ содержаніемъ УРЧ, мнѣ стало какъ-то очень не по себѣ... Правда, на волѣ активу никогда не удавалось вцѣпиться мнѣ въ икры всерьезъ... Но какъ будетъ здѣсь, въ лагерѣ?..

Здѣсь, въ лагерѣ, — самый неудачный, самый озлобленный, обиженный и Богомъ, и Сталинымъ активъ — всѣ тѣ, кто глядѣлъ и недоглядѣлъ, служилъ и переслужился, воровалъ и проворовался... У кого — вмѣсто почти облюбованнаго партбилета — года каторги, вмѣсто автомобиля — березовое полѣно и вмѣсто власти — нищенскій лагерный блатъ изъ-за лишней ложки ячменной каши. А пирогъ? Пирогъ такъ мимо и ушелъ...

— За что, же боролись, братишечки?...

...Я сижу на полѣнѣ, кругомъ на полу валяются кипы "личныхъ дѣлъ", и я пытаюсь какъ-нибудь разобраться или, по Насѣдкинской терминологіи, опредѣлить "что — куда". Высокій жилистый человѣкъ, съ костистымъ изжеваннымъ лицомъ, въ буденовкѣ, но безъ звѣзды и въ военной шинели, но безъ петлицъ — значитъ, заключенный, но изъ привиллегированныхъ — проходитъ мимо меня и осматриваетъ меня, мое полѣно и мои дѣла. Осматриваетъ внимательно и какъ-то презрительно-озлобленно. Проходитъ въ слѣдующую закуту, и оттуда я слышу его голосъ:

— Что эти сукины дѣти съ Погры опять намъ какого-то профессора пригнали?

— Не, юресъ-кон-сулъ какой-то, — отвѣчаетъ подобострастный голосъ.

— Ну, все равно. Мы ему здѣсь покажемъ университетъ. Мы ему очки въ задъ вгонимъ. Твердунъ, вызови мнѣ Фрейденберга.

— Слушаю, товарищъ Стародубцевъ.

Фрейденбергъ — это одинъ изъ украинскихъ профессоровъ, профессоръ математики. Въ этомъ качествѣ онъ почему-то попалъ на должность "статистика" — должность, ничего общаго со статистикой не имѣющая. Статистикъ — это низовой погонщикъ УРЧ долженствующій "въ масштабѣ колонны", т.е. двухъ-трехъ бараковъ, учитывать использованіе рабочей силы и гнать на работу всѣхъ, кто еще не померъ. Неподходящая для профессора Фрейденберга должность...

— Товарищъ Стародубцевъ, Фрейденбергъ у телефона.

— Фрейденбергъ? Говоритъ Стародубцевъ... Сколько разъ я вамъ, сукиному сыну, говорилъ, чтобы вы мнѣ сюда этихъ очкастыхъ идіотовъ не присылали... Что? Чей приказъ? Плевать мнѣ на приказъ! Я вамъ приказываю. Какъ начальникъ строевого отдѣла... А то я васъ со всѣмъ очкастымъ г... на девятнадцатый кварталъ вышибу. Тутъ вамъ не университетъ. Тутъ вы у меня не поразговариваете. Что? Молчать, чортъ васъ раздери... Я вотъ васъ самихъ въ ШИЗО посажу. Опять у васъ вчера семь человѣкъ на работу не вышло. Плевать я хочу на ихнія болѣзни... Вамъ приказано всѣхъ гнать... Что? Вы раньше матомъ крыть научитесь, а потомъ будете разговаривать. Что, ВОХРа у васъ нѣтъ?.. Если у васъ завтра хоть одинъ человѣкъ не выйдетъ...