Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Я слушаю эту тираду, пересыпанную весьма лапидарными, но отнюдь непечатными выраженіями, и "личныя дѣла" въ голову мнѣ не лѣзутъ... Кто такой этотъ Стародубцевъ, какія у него права и функціи? Что означаетъ этотъ столь много обѣщающій пріемъ? И въ какой степени моя теорія совѣтскихъ взаимоотношеній на волѣ — можетъ быть приложена здѣсь? Здѣсь у меня знакомыхъ — ни души. Профессора? Съ однимъ — вотъ какъ разговариваютъ. Двое служатъ въ УРЧ... уборщиками — совершенно ясно, изъ чистаго издѣвательства надъ "очкастыми". Одинъ, профессоръ "рефлексологіи", штемпелюетъ личныя карточки: 10-15 часовъ однообразнаго движенія рукой.

..."Профессоръ рефлексологіи"... Психологія въ Совѣтской Россіи аннулирована: разъ нѣтъ души, то какая же психологія? А профессоръ былъ такой: какъ-то, нѣсколько позже, не помню, по какому именно поводу, я сказалъ что-то о фрейдизмѣ.

— Фрейдизмъ, — переспросилъ меня профессоръ — это что? Новый уклонъ?

Профессоръ былъ совѣтскаго скорострѣльнаго призыва. А ужъ новую совѣтскую интеллигенцію "активъ" ненавидитъ всѣми фибрами своихъ твердыхъ душъ. Старая — еще туда-сюда. Училась при царскомъ строѣ — кто теперь разберетъ. А вотъ новая, та, которая обошла и обставила активистовъ на самыхъ глазахъ, подъ самымъ носомъ... Тутъ есть отъ чего скрипѣть зубами...

Нѣтъ, въ качествѣ поддержки профессора никуда не годятся.

Пытаюсь разсмотрѣть свою ситуацію теоретически. Къ чему "теоретически" сводится эта ситуація? Надо полагать, что я попалъ сюда потому, что былъ нуженъ болѣе высокому начальству — вѣроятно, начальству изъ чекистовъ. Если это такъ — на Стародубцева, если не сейчасъ, такъ позже можно будетъ плюнуть, Стародубцева можно будетъ обойти такъ, что ему останется только зубами лязгать. А если не такъ? Чѣмъ я рискую? Въ концѣ концовъ, едва-ли большимъ, чѣмъ просто лѣсныя работы. Во всякомъ случаѣ, при любомъ положеніи, попытки актива вцѣпиться въ икры — нужно пресѣкать въ самомъ корнѣ. Такъ говоритъ моя совѣтская теорія. Ибо, если не осадить сразу, — заѣдятъ. Эта публика значительно хуже урокъ. Хотя бы потому, что урки — гораздо толковѣе. Они, если и будутъ пырять ножомъ, то во имя какихъ-то конкретныхъ интересовъ. Активъ можетъ вцѣпиться въ горло просто изъ одной собачьей злости — безъ всякой выгоды для себя и безо всякаго, въ сущности, расчета... Изъ одной, такъ сказать, классовой ненависти...

Въ тотъ же вечеръ прохожу я мимо стола Стародубцева.

— Эй, вы, какъ ваша фамилія? Тоже — профессоръ?

Я останавливаюсь.

— Моя фамилія — Солоневичъ. Я — не профессоръ.

— То-то... Тутъ идіотамъ плохо приходится.

У меня становится нехорошо на душѣ. Значитъ — началось. Значитъ, нужно "осаживать" сейчасъ же... А я здѣсь, въ УРЧ, — какъ въ лѣсу... Но ничего не подѣлаешь. Стародубцевъ смотритъ на меня въ упоръ наглыми, выпученными, синими съ прожилками глазами.

— Ну, не всѣ же идіоты... Вотъ вы, насколько я понимаю, не такъ ужъ плохо устроились.

Кто-то сзади хихикнулъ и заткнулся. Стародубцевъ вскочилъ съ перекошеннымъ лицомъ. Я постарался всѣмъ своимъ лицомъ и фигурой выразить полную и немедленную, психическую и физическую, готовность дать въ морду... И для меня это, вѣроятно, грозило бы нѣсколькими недѣлями изолятора. Для Стародубцева — нѣсколькими недѣлями больницы. Но послѣдняго обстоятельства Стародубцевъ могъ еще и не учитывать. Поэтому я, предупреждая готовый вырваться изъ устъ Стародубцева матъ, говорю ему этакимъ академическимъ тономъ:

— Я, видите ли, не знаю вашего служебнаго положенія. Но долженъ васъ предупредить, что, если вы хоть на одну секунду попробуете разговаривать со мною такимъ тономъ, какъ разговаривали съ профессоромъ Фрейденбергомъ, то получится очень нехорошо...

Стародубцевъ стоитъ молча. Только лицо его передергивается. Я поворачиваюсь и иду дальше. Вслѣдъ мнѣ несется:

— Ну, подожди же...

И уже пониженнымъ голосомъ присовокупляется матъ. Но этого мата я "оффиціально" могу и не слышать — я уже въ другой комнатѣ...

Въ тотъ же вечеръ, сидя на своемъ полѣнѣ, я слышу въ сосѣдней комнатѣ такой діалогъ.

Чей-то голосъ:

— Тов. Стародубцевъ, что такое их-ті-о-логъ?

— Ихтіологъ? Это рыба такая. Допотопная. Сейчасъ ихъ нѣту.

— Какъ нѣту? А вотъ Медгора требуетъ сообщить, сколько у насъ на учетѣ ихтіологовъ.

— Вотъ тоже, сразу видно — идіоты съ университетскимъ образованіемъ... — Голосъ Стародубцева повышается въ расчетѣ на то, чтобы я смогъ слышать его афоризмъ. — Вотъ тоже удивительно: какъ съ высокимъ образованіемъ — такъ непремѣнно идіотъ. Ну, и напиши имъ: никакихъ допотопныхъ рыбъ въ распоряженіи УРЧ не имѣется. Утри имъ .... носъ.

Парень замолкъ, видимо, приступивъ къ "утиранію носа". И вотъ, къ моему ужасу, слышу я голосъ Юры:

— Это не рыба, товарищъ Стародубцевъ, а ученый... который рыбъ изучаетъ.

— А вамъ какое дѣло? Не разговаривать, когда васъ не спрашиваютъ, чортъ васъ возьми!.. Я васъ тутъ научу разговаривать... Всякій сукинъ сынъ будетъ лѣзть не въ свое дѣло...

Мнѣ становится опять нехорошо. Вступиться съ кулаками на защиту Юры — будетъ какъ-то глупо, въ особенности, пока дѣло до кулаковъ еще не доходитъ... Смолчать? Дать этому активу прорвать нашъ фронтъ, такъ сказать, на Юриномъ участкѣ?.. И на какого чорта нужно было Юрѣ лѣзть съ его поправкой... Слышу срывающійся голосъ Юры:

— Слушаюсь... Но только я доложу объ этомъ начальнику УРЧ. Если бы ваши допотопныя рыбы пошли въ Медгору, — была бы непріятность и ему.

У меня отходитъ отъ сердца. Молодцомъ Юрчикъ, выкрутился... Но какъ долго и съ какимъ успѣхомъ придется еще выкручиваться дальше?

___

Насъ помѣстили на жительство въ палаткѣ. Было электрическое освѣщеніе и съ потолка вода не лилась. Но температура на нарахъ была градусовъ 8-10 ниже нуля.

Ночью пробираемся "домой". Юра подавленъ...

— Нужно куда-нибудь смываться, Ватикъ... Заѣдятъ. Сегодня я видалъ: Стародубцевъ выронилъ папиросу, позвалъ изъ другой комнаты профессора М. и заставилъ ее поднять... Къ чортовой матери: лучше къ уркамъ или въ лѣсъ...

Я тоже думалъ, что лучше къ уркамъ или въ лѣсъ. Но я еще не зналъ всего, что намъ готовилъ УРЧ, и мѣсяцы, которые намъ предстояло провести въ немъ. Я также недооцѣнивалъ волчью хватку Стародубцева: онъ чуть было не отправилъ меня подъ разстрѣлъ. И никто еще не зналъ, что впереди будутъ кошмарныя недѣли отправки подпорожскихъ эшелоновъ на БАМ, что эти недѣли будутъ безмѣрно тяжелѣе Шпалерки, одиночки и ожиданія разстрѣла...

И что все-таки, если бы не попали въ УРЧ, то едва-ли бы мы выбрались изъ всего этого живьемъ.

На другой день ко мнѣ подходитъ одинъ изъ профессоровъ-уборщиковъ.

— Васъ вызываетъ начальникъ УРЧ, тов. Богоявленскій...