Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Атанас Семерджиев живет тем, о чем повествует. Он немногословен, порой весьма сдержан и всегда искренен. Каждая его строка дышит мужественной скорбью о погибших борцах, преисполнена веры в светлое будущее своего народа.

О себе автор рассказывает мало, хотя был в передовых рядах тех, кто сражался за победу, тех, чью внутреннюю красоту он описывает с таким высоким гражданским пафосом.

Атанас Семерджиев не просто излагает факты, он умеет передать атмосферу события, раскрыть характерные черты эпохи, вызвать сердечное волнение и душевную тревогу читателей за судьбу героя. Автора отличает умение нарисовать индивидуальный образ героя, подметить движения его сердца, разума и воли. Все это — свидетельство литературного таланта и зрелого художественного мастерства.

Форма произведения своеобразна. Это сплав двух жанров — мемуарного и публицистического. Книга читается с неослабевающим интересом. Автор достигает своей цели: есть события и люди, которых нельзя забыть, а именно такими являются события минувшей войны с фашизмом, ее герои и мученики.

Прочтите эту книгу, уважаемые читатели. А тебе за то, что создал ее, спасибо, брат!

Генерал армии С. М. ШТЕМЕНКО

Москва, 1973 г.

Перевод моей книги на русский язык — волнующее для меня событие. Причиной этого волнения является не присущая каждому автору заинтересованность в судьбе написанной книги, а та особая связь между нами, участниками вооруженной борьбы болгарского народа и советскими людьми, связь, дающая нам право чувствовать себя причастными к героическим делам советского народа.

Еще до войны партия научила нас видеть в Советской стране свою вторую родину, испытывать к ней ту же сыновнюю любовь, как и к родной земле. Поэтому Великая Отечественная война с самого начала стала войной и для болгарских патриотов. Многие из нас пошли по партизанским тропам, другие приняли на свои плечи тяжелое бремя и риск революционной борьбы в городах, селах и частях царской армии. Все мы жили сознанием, что являемся неотъемлемой частью Советской Армии. Это поддерживало нас в тяжелые минуты, воодушевляло на героические дела. И многие из тех, кто погиб, встретили смерть возгласом: «Да здравствует Советский Союз!»

Такую самоотверженную любовь к вашей стране испытывали и герои моей книги. Это были подростки и юноши, еще не узнавшие волнующего сердечного трепета, мужчины, оставившие дома жен и детишек. Все они вышли на борьбу за свободу, полные решимости, если понадобится, отдать жизнь ради победы.

И многие не вернулись…

Это не страшная сказка, а бездна нечеловеческих страданий, народная голгофа. Слышится детский крик, призывающий отца, который никогда уже не вернется… Тлеют головни костра, на котором заживо сожгли Данчо Пачева. Тлеют они не в Виноградце, а в нас, уцелевших… И грохот взрывов оглушает нас, и выстрелы, сразившие Методия Шаторова, Георгия Чолакова, Велу Пееву, Стойю Калпазанова, Петра Велева… И малыш стоит над окровавленной головой отца — и верит, что ему еще удастся зажечь угасшие солнца в его глазах…

Брат против брата! Это не просто бессмысленная жестокость, а особенность гражданской войны, трагедия, выпадавшая на долю каждого народа, вынужденного подняться на вооруженную борьбу не только против иноземного поработителя, но и против собственной буржуазии. В такие времена народы возрождаются и возвышаются духом благодаря своим героям и мученикам.

Знаю, что мне приходится бередить раны. Но если мы будем бежать от воспоминаний, оберегая свои раны и боясь их разбередить, то нам угрожает худшая из бед — равнодушие.

Я буду счастлив, если моя книга поможет советскому читателю понять сокровенные мысли и чувства, которые воодушевляли нас на подвиги в годы вооруженной борьбы.

Эти мысли и чувства живы и всегда будут жить в наших сердцах и в памяти народа.

Атанас СЕМЕРДЖИЕВ

После полуночи ребенок перестал метаться в постели и стонать, его голова бессильно лежала на влажной от пота подушке. Он погрузился в глубокий сон. Ноздри его вздрагивали, и это было единственным признаком того, что в измученном, почти незаметном под одеялом детском тельце теплится жизнь. Люба вытерла ребенку платком лоб и, поправив одеяло, чтобы оно не кололось, без сил опустилась на стул. И заплакала… Это был горький надрывный плач, который она с таким трудом сдерживала, сидя у изголовья детской кроватки все эти долгие три дня и ночи. Так плачет человек, когда остается совсем один. В соседних дворах не было видно ни одной живой души. Откуда-то издалека доносился шум моторов самолетов. Этот шум то приближался, то удалялся, и Люба ощущала его, казалось, всем телом. Это американские самолеты летели к Плоешти или возвращались оттуда налегке, сбросив свой смертоносный груз.

Усталость и тревоги истощили Любу до изнеможения, и уснуть она не могла. Чувствовала, как сердце пронзают острые иглы. От слез жгло веки. На востоке загоралась заря, и по булыжнику улиц старого города загромыхали брички и телеги.

Утром кто-то постучал в ворота и, не дожидаясь ответа, вошел во двор. Люба взглянула в приоткрытую дверь и увидела пожилого полицейского с худым небритым лицом, в нескладно сидевшей форменной одежде.

— Здесь проживает Димитр Георгиев? — спросил он.

— Здесь живет Димитр Стоянов Баненкин, — поправила его женщина, — Баненкин…

— Это одно и то же, — сказал полицейский и отвел взгляд в сторону. — Если человека прикончили, то как его звали — Стояновым или Георгиевым — все равно… Смерть, молодка, она для всех…

Люба попыталась сказать что-то, но не смогла. Как будто на нее навалилось что-то тяжелое и вот-вот раздавит.

Полицейский повернулся, чтобы уйти, и она услышала его голос как будто издалека:

— Поезжайте в Пловдив, заберите его… А то его труп выбросят в ивняк над Марицей.

Люба уехала в Пловдив. Насобирала у соседей денег в долг и уехала. Из областного управления полиции ее отослали на пловдивские холмы искать там старое желтое здание — морг. У входа в это здание она застала пожилого человека в грязном белом переднике. Старик вытер руки о передник, как бы раздумывая, что ответить на вопросы Любы. Наконец его ввалившийся рот задвигался:

— Есть тут один Баненкин… Муж твой, что ли?.. Привезли позавчера. Велели привести в божеский вид, чтобы незаметно было… А разве можно скрыть такое?.. Вчера я сказал директору, чтобы подыскали себе другого человека на мое место…

Старик повел Любу за собой, кивком головы указал на открытый гроб и отошел в сторону. В гробу лежал Динко [2] Ласкательное от имени Димитр. Баненкин. Люба покачнулась. Когда пришла в себя от потрясения, то заметила, что крепко держится за стенку гроба. Протянула было руку к голове умершего, но рука повисла в воздухе, словно ее парализовало: мертвец был вроде и Динко и вроде не он…