Франсуа Шатобриан - Замогильные записки

{Шатобриан приезжает в Вальдмюнхен, на границу с Австрией; поскольку в целях конспирации он отправился в путешествие со своим старым дипломатическим паспортом, не заверенным в посольстве Австрии в Париже, таможенник не пропускает его; Шатобриан обращается с письмом к наместнику Богемии графу фон Хотеку и два дня спустя получает от него разрешение на въезд в Австрию}

{24 мая 1833 года Шатобриан прибывает в Прагу и сразу направляется в Градчанский замок, где король дает ему краткую аудиенцию; назавтра он видится в замке с детьми герцогини Беррийской: юным королем и его старшей сестрой — Mademoiselle (непереводимый придворный титул): « Mademoiselle сразу сказала мне: «О! Генрих сегодня утром вел себя так глупо: он испугался. Дедушка сказал нам: «Отгадайте, кого вы увидите завтра —- это великий человек!» Мы сказали: «Неужели это император?» — «Нет», — отвечал дедушка. Мы старались угадать, но у нас ничего не выходило. Тогда он говорит: «Это г‑н виконт де Шатобриан». Я хлопнула себя по лбу — как же я не догадалась!»}

Прага, 25 мая 1833 года

В два часа я вернулся в замок, и г‑н де Блакас, как давеча, проводил меня к королю. Карл X принял меня с обычной приветливостью и изящной легкостью манер, особенно замечательной в его возрасте. Он снова усадил меня за маленький столик. Вот подробное изложение нашей беседы: «Ваше Величество, г‑жа герцогиня прислала меня к вам и поручила передать письмо г‑же супруге дофина. Я не знаю, что содержится в этом письме, хотя оно и не запечатано; как и письмо к детям, оно написано симпатическими чернилами. Но в двух моих верительных грамотах, одной открытой, другой конфиденциальной, Мария Каролина объяснила мне свои намерения. На время своего пленения она, как я уже докладывал вчера Вашему Величеству, вверяет своих детей особому попечению г‑жи супруги дофина. Кроме того, г‑жа герцогиня Беррийская поручает мне представить ей отчет о воспитании Генриха V, именуемого здесь герцогом Бордоским. Наконец, г‑жа герцогиня Беррийская уведомляет, что она вступила в тайный брак с графом Гектором Луккези-Палли, отпрыском знатного рода. Тайные браки не лишают принцесс их прав, тому есть немало примеров. Г‑жа герцогиня Беррийская просит сохранить за ней титул французской принцессы, позволить ей остаться регентшей и опекуншей сына. Когда она получит свободу, она намеревается приехать в Прагу, дабы обнять своих детей и поклониться Вашему Величеству».

Ответ короля был суров. Я с грехом пополам парировал его упреки.

«Прошу прощения, Ваше Величество, но мне кажется, что вам внушили предубеждение: г‑н де Блакас, верно, недруг моей августейшей клиентки».

Карл X прервал меня: «Нет; это она невзлюбила его за то, что он мешал ей делать глупости, препятствовал ее безумным затеям».— «Не всякому дано, — отвечал я, — делать глупости такого рода: Генрих IV, подобно г‑же герцогине, сражался за свои права, зачастую, как и она, не имея довольно силы».

«Ваше Величество, — продолжал я, — вы не хотите, чтобы г‑жа герцогиня Беррийская оставалась французской принцессой: она останется ею вопреки вашей воле; весь мир всегда будет звать ее герцогиня Беррийская , героическая мать Генриха V; ее неустрашимость и страдания перевешивают все; вы не можете встать на сторону ее врагов; вы не можете, уподобившись герцогу Орлеанскому, желать погибели сразу и детям и матери: ужели вам так трудно простить женщине ее славу?»

«Ну что же, г‑н посол , — сказал король, добродушно подчеркнув последние слова, — пусть г‑жа герцогиня Беррийская отправится в Палермо, пусть, не таясь, поселится там со своим супругом, тогда детям скажут, что мать их вышла замуж, и она приедет их обнять».

Я почувствовал, что немало преуспел; я выполнил три четверти намеченного: добился сохранения титула и права на более или менее скорый приезд в Прагу; уверенный, что в остальном мне поможет г‑жа супруга дофина, я переменил тему беседы. Имея дело с людьми упрямыми, не стоит торопиться: желая получить у них все сразу, можно остаться ни с чем.

Я перешел к тому, как следует воспитывать принца в интересах будущего: здесь я не встретил большого понимания. Религия сделала Карла X нелюдимым: ум его недоступен свежим веяниям. Я вставил несколько слов об одаренности г‑на де Барранда и бездарности г‑на де Дамаса [370]. Король сказал: «Г‑н де Барранд человек ученый, но одному ему не справиться; он был приглашен, чтобы учить герцога Бордоского точным наукам, а преподает все: историю, географию, латынь. Я призвал аббата Маккарти, чтобы он взял часть предметов на себя; он умер: я обратил свой взор на другого преподавателя; он скоро прибудет».

Эти слова привели меня в трепет, ибо новый преподаватель наверняка принадлежал к иезуитскому ордену: на место одного иезуита призвали другого. Одно то, что Карлу X явилась мысль приставить сегодня к Генриху V последователя Лойолы, обрекало королевский род на неминуемое поражение.

Когда я пришел в себя от изумления, я сказал: «Не боится ли Ваше Величество, что общественное мнение осудит обращение к ордену прославленному, но оклеветанному?»

Король воскликнул: «Как! неужели они всё еще воюют с иезуитами?»

Я рассказал королю о выборах и о желании роялистов узнать его волю. Король отвечал: «Я не могу сказать человеку: „Принесите клятву, противную вашей совести“. Те, кто считают своим долгом принести такую клятву, руководствуются, спору нет, благими намерениями. Я, друг мой, отношусь к людям без предубеждения; мне не важно, что они делали в прошлом, если нынче они искренно хотят служить Франции и законной монархии. Республиканцы написали мне в Эдинбург; что до их личных притязаний, я готов был удовлетворить их все до единого, но они хотели навязать мне условия правления — их я отверг. Я никогда не поступлюсь принципами; я хочу оставить моему внуку трон более прочный, нежели мой собственный. Обрели ли французы сегодня больше счастья и свободы, чем во времена моего правления? Платят ли они меньше налогов? Франция — просто дойная корова! Если бы я позволил себе четверть того, что позволяет себе г‑н герцог Орлеанский, какой поднялся бы шум! Сколько проклятий обрушилось бы на мою голову! Заговорщики готовились свергнуть меня, они в этом признались: я хотел защитить себя…»

Король остановился, словно запутавшись в одолевающих его мыслях и боясь обидеть меня.

Все это верно, но что понимал Карл X под принципами ? отдал ли он себе отчет в причине подлинных или мнимых заговоров, имевших целью положить конец его правлению? Он помолчал, потом заговорил вновь: «Как поживают ваши друзья Бертены? У них, сами знаете, нет причин жаловаться на меня: они не щадят изгнанника, не причинившего им никакого зла, по крайней мере, насколько мне известно [371]. Но, мой дорогой, я ни на кого не сержусь, каждый поступает по своему разумению».