Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина [калибрятина]

Латинской Америке были сильны антиамериканские настроения и, как следствие этого,

симпатии к коммунистам.

Левые (часто белые) умело используют бедственное положение индейцев, их

дискриминацию со стороны потомков колонизаторов для борьбы с «капиталистами».

Поскольку США в Латинской Америке традиционно поддерживали правящий класс, сплошь

состоящий из потомков колонизаторов, то такая борьба активно сопровождается агрессивной

антиамериканской риторикой.

Причем это характерно не только для Гватемалы и зоны расселения майя в Мексике, но

и для всех стран Латинской Америки.

Наиболее хрестоматийный пример – Уго Чавес, чья левая и антиамериканская риторика

находила поддержку в первую очередь среди коренного населения страны.

Сегодня «революция аборигенов» уже произошла практически во всех «индейских

странах» Латинской Америки: Венесуэле, Боливии, Эквадоре, Перу. Причем, может быть за

исключением Перу, во всех этих странах к власти пришли ярко выраженные левые,

откровенно антиамериканские политики.

Ситуация начала меняться и в «белых» странах Латинской Америки. Если еще

несколько десятков лет назад метисы пытались забыть о своей индейской крови и

однозначно ориентировались на систему ценностей бывших метрополий, то сейчас,

напротив, принято выпячивать своеобразие коренных народов региона и пытаться

сопротивляться американской глобализации. Первой по этому пути пошла Никарагуа. А

потом эта тенденция стала распространяться и на другие страны региона. В результате

умеренно левые режимы сегодня установились в Бразилии, Аргентине и Чили.

Ситуация складывается парадоксальная: во времена соперничества с СССР США

делали все, и не без успеха, чтобы «коммунистическая зараза» не распространилась в

Латинской Америке. Казалось бы, после коллапса Советского Союза Белый дом мог

вздохнуть спокойно. Но неожиданно рассадник левых идей плавно переместился из

«обуржуазившейся» России в Латинскую Америку.

Глава VI . Донбасс и Приднестровье: найди десять отличий

«Пиши правду»

В мае 1991 года я впервые поехал в журналистскую командировку в Молдову.

Кишинев казался по-южному беззаботным и приветливым. В утопающих в зелени парках

гуляли мамаши с детьми, в ресторанах подавали вкусную балканскую пищу и прекрасное

вино. Атмосфера в городе мне показалась просто курортной.

«Тоже мне, нашел курорт! Скоро русских из автобусов начнут выкидывать, а ты тут

жизнью наслаждаешься», – огорошила меня кишиневская русскоязычная знакомая. Ее

страхи были объяснимы. Народный фронт Молдовы выступал за воссоединение с Румынией.

Местная интеллигенция требовала признать идентичность молдавского языка румынскому и

придать ему статус единственного официального. Периодически, хотя и редко, на митингах

местных националистов можно было услышать лозунги: «Чемодан, вокзал, Россия!»,

«Русских – за Днестр, евреев – в Днестр».

Правда, лично я за две недели пребывания в Кишиневе не чувствовал даже намека на

опасность. Все люди были очень доброжелательны со мной, и никто ни разу не упрекнул

меня, что я говорю по-русски.

Побывал я и на ежедневной «тусовке» националистов (они же по совместительству

демократы), собиравшихся в центральном кишиневском парке около памятника Штефану

Чел Маре (один из самых видных правителей Молдавского княжества). Мне запомнился

один из агитаторов – красивый мужчина с роскошными усами. Главный тезис его

выступлений был, что «знание молдавского языка – это плата за гостеприимство». Он долго

говорил с какой-то молодой женщиной на русском, а потом она, запинаясь, перешла на

молдавский. Это была русскоязычная молдаванка. Многие городские молдаване в советское

время стеснялись говорить на родном языке.

Здесь я встретил и литовца, который на правах более опытного «специалиста» объяснял

молдаванам, как бороться за независимость. Мимо прошел пьяный мужичок, и местные

активисты тут же объяснили прибалту: «Это наша боль! В новой независимой Молдове

алкоголизм исчезнет!»

Тем не менее и активисты у памятника не производили впечатления злых людей и со

мной – русским из Москвы – все были очень доброжелательны. Увы, местные славяне не

разделяли мою беззаботность: «Это только начало. Атмосфера сгущается». Однако, как

выяснялось, настоящие страсти кипели не в Кишиневе, а приблизительно в двух часах езды

от него – в Приднестровье.

Здесь, на левом берегу Днестра, преобладали русские и украинцы. Напуганные

«румынизацией» жители Левобережной Молдовы, а также города Бендеры в 1990 году

провозгласили Приднестровскую Молдавскую Советскую Социалистическую Республику

(ПМССР), естественно, непризнанную официальным Кишиневом. Основной силой

сепаратистов стал Объединенный совет трудовых коллективов Тирасполя, не скрывавший

своих симпатий к коммунистической идеологии.

Когда я приехал в Тирасполь – столицу самопровозглашенной ПМССР, – обстановка в

городе была наэлектризована до предела. Создавалось впечатление, что люди забыли о всех

своих домашних делах и живут лишь в нервном ожидании «интервенции» с правого берега.

На мою беду все местные безошибочно вычисляли во мне заезжего репортера и с ходу

начинали читать мне лекцию о «румынском фашизме» – уклониться от разговора было

просто невозможно. При этом почти все мои собеседники жутко обижались, что в Кишиневе

их называют сепаратистами. Почему-то это слово они воспринимали не как термин, а как

ругательство. Заканчивали приднестровцы беседу со мной всегда одинаково: просьбой (а

если точнее, требованием) «писать правду».

На центральной площади города почти непрерывно шли митинги. Тысячи людей

выкрикивали: «Приднестровье! Румынский фашизм не пройдет!» Периодически

какая-нибудь дородная тетушка выбегала на середину площади и поднимала вверх руки:

собравшиеся немедленно замолкали – это был знак, что человек просит слово. Было

очевидно, что тираспольчане наслаждались такой «стихийной демократией», ощущали себя

«вершителями истории». Атмосфера всеобщего возбуждения настолько захватывала, что

даже я, помимо своей воли, начинал сочувствовать митингующим.

Правда, несмотря на искренность людей, было очевидно, что кто-то ими все-таки

управляет. Так, на митингах мне приходилось видеть старушек с плакатами: «Дети

Приднестровья против румынского фашизма» (плакаты делались централизованно, и иногда

в спешке демонстранты брали не то, что им положено).