Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

А между тем масса людей, в Петербурге даже, такова, что всякое убежденное и сильно, с огнем сказанное слово на нее действует, и если эта энергическая, верующая и убежденная речь ежедневно раздается, то мало помалу, по неизменному закону природы, она постепенно из лагеря равнодушных переводит по несколько человек в лагерь убежденных и усиливает контингент правительственной партии. Не надо себе делать иллюзий: правительственная партия в Петербурге очень слаба, и настолько слаба в нем, насколько она сильна и многочисленна в России. Но Россию никто не слушает, и в Петербурге нет органа печати, который был бы звеном между Россиею и Престолом, нет органа России. Слабости правительственной партии главным образом способствует печать, печать безубежденная и малодушная, ибо кроме того, что она общественное мнение держит в апатии, она терроризирует и парализирует правительственные сферы; правительственным людям а ла Делянов и даже другим, как напр[имер] Победоносцев, милее «Новое время» с потухшими и продажными убеждениями, чем «Гражданин» , где прямо говорится во имя русских, а не петербургских интересов, где от имени русских сердец, преданных Государю, говорится, а не от имени равнодушных; такая речь называется беспокойною, и ей предпочитают фельетончики, статьи ни то ни се говорящие и голоса из России, повествующие о скандалах. Увы, это до такой степени верно, что когда четыре года назад речь зашла о передаче «Петербургских ведомостей» в руки будто бы надежные, с тем, чтобы сделать из них орган консервативных убеждений и правительственных убеждений, газету эту отдали некоему [В. Г.] Авсеенке [595], чиновнику у Делянова и посредственному романисту, с такою инструкциею: быть консерватором и стоять за порядок, но не слишком , чтобы не раздражать и дразнить общественное мнение. И вот 3 года просуществовали «Петербургские ведомости» , и в течение 3 лет ни разу ни одною буквою не высказались с убеждением и с огнем за церковь , за правительство, за порядок . И что же вышло? У газеты оказалось 1000 подписчиков. Россия от нее отвернулась, не находя ни единого живого слова, в Петербурге ей сто раз предпочитали консерваторы «Новое время» , благо и оно без убеждения, но зато интереснее и пикантнее! Это интересный и поучительный факт. Наряду с этим интересны явления с «Гражданином» . Его положение самое невыгодное и безусловно фальшивое. В России, как еженедельное издание, оно выписывается немногими, ибо оно – роскошь, и не устраняет необходимости выписывать ежедневную газету. А при теперешнем безденежьи и роскошь сделалась еще недоступнее. В Петербурге «Гражданин» читают в высших слоях общества с большим интересом; он многих сердит, но все самые заклятые враги его говорят: это единственный убежденный орган, это единственный безусловно честный орган; но он бессилен, прибавляют все, потому что он говорит два раза в неделю, а остальные газеты говорят ежедневно. Он скажет слово, оно произведет впечатление, но в промежуток 3 дней, пока он молчит, это впечатление уничтожают газеты ежедневные; да и читать «Гражданин» многие не хотят, потому что он нарушает привычку чтения ежедневной газеты утром за чашкою кофе; многим некогда его читать. И что же чуть ли не ежедневно со мною случается? Многие говорят мне, что читают с интересом «Гражданин» :

– Да вы не подписаны, – говорю я,

– Да, но я читаю в выписках газеты «Новости».

Мало этого. Сколько раз мне приходилось слышать буквально ту же комическую историю, как с моей пьесою «Миллион» [596].

– Помилуйте, – говорят мне, – за что же ваш «Гражданин» так бранят, я читал выписки из него в «Новостях» и нахожу, что вы совсем не такой ретроград, вы иногда совершенно правильно думаете.

Кончаются все эти разговоры, и словесные, и письменные, по почте, всегда одним и тем же: верьте, князь, издавайте ежедневную газету, вас будут и читать, и слушать! Ну за что вы оставляете «Новому времени» таких читателей, которые непременно были бы ваши, если [бы] вы издавали ежедневную газету.

Все это я слушал годы, и слушал со вниманием, ибо понимал, сколько в этих словах правды. Но говорить: «издавайте газету» , легко, а делать это дело – трудно. Много поводов я давал себя бранить, но никто про меня не скажет, что я очертя голову бросался в предприятия как в мыльные пузыри, и, слава Богу, все, за что я брался доселе, являлось делом обдуманным.

Так и тут. Я сознавал, что надо приниматься за ежедневную газету, но я сознавал в то же время, что главного нет, кроме денег, которые я считаю второстепенным, людей нет и сил нет. И так шли годы. Эти годы я посвятил на то, чтобы постепенно подготовлять себе путь к изданию ежедневной газеты. Путь этот был двоякий: с одной стороны, я расширял круг известности «Гражданина» внутри России и в особенности за границею; с другой стороны, я искал людей, изучал их и подготавлял их в моих убеждениях. Затем я уяснял себе материальную сторону ведения дела и дошел до нынешнего года.

Нынешний год мне сказал много в этом вопросе. С одной стороны, я увидел яснее и поразительнее всю страшную силу ежедневной газеты на наше общество, но, увы, в дурном, растлевающем направлении: газета вседневная – это бог и кумир дня; она ведет людей как баранов, куда хочет; а так как все газеты в Петербурге до единой сами не знают, куда идти, то умы людей воспитывают в самом губительном индифферентизме.

С другой стороны, я с Божьею помощью пришел в нынешнем году к тому сознанию, что есть, наконец, силы, с которыми можно, без риска компрометировать дело и знамя, предпринять ежедневную газету; и как нарочно к кружку подобранных мною лиц, присоединился неожиданно разошедшийся с издателями «Нивы» ее редактор, весьма способный человек, Берг.

В этой обстановке год нынешний получает значение роковое. Или бросить арену печати, воспитывающую равнодушных и психопатов, на ее произвол – или с верою в Бога выступить в бой, подняв знамя порядка и убеждений религиозно-монархических бесстрашно и высоко.

Я решился выступить с уверенностью за успех, ибо ободряюсь двумя важными соображениями. Я недаром воздерживался от попытки браться за газету эти 4 года: это были 4 года школы, в течение которых, даже по мнению моих недоброжелателей, я учился владеть собою, выдержке, такту, и, по отзыву всех, «Гражданин» теперь неузнаваем сравнительно с тем, что он был 4, 5 лет назад.

А во-вторых, я со всех сторон слышу: нет консервативной порядочной газеты в Петербурге, и все подписываются на «Новое время» за неимением другого более серьезного органа.

Итак, вот что представляется безусловно необходимым в данную минуту как действительная помощь правительству и порядку: орган, который ежедневно бы говорил, что преданность престолу есть преданность престолу, что религия есть религия, что честь есть честь, что нравственность есть нравственность, что белое, словом, есть белое, а черное – черное, а не менял свои убеждения в угоду лишнему рублю, толпе на улице или влиянию минуты.