Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

А главное, он был бы Ему вернее собаки предан.

Глубоко тронуло меня сегодня настроение души, с которым мы беседовали с сенатором [В. А.] Цеэ, забежавшим ко мне. Он не особого ума человек, но в нем есть то, что теперь археологическая редкость: горячее сердце, молодость и рыцарство в увлечениях. С восторженною любовью говоря о Государе, он очень метко заметил, что положение Его тем особливо трудно, что в сущности в числе министров мало твердых консерваторов, и вследствие этого Государю приходится постоянно faire de la politique avec certains de ses ministres [320], а чрез это страдает общее дело, отсутствием единомыслия. Когда мой собеседник ушел, я был и наэлектризован, чувствуя себя по настроению так близко к Государю, и опять-таки защемила меня тоска по Нем. Трудно выразить это чувство. Хочется броситься к Его ногам и умолять Его верить, что Его мысли, Его взгляды, Его намерения вернее, гораздо вернее мыслей Его министров! Цеэ верно говорит: «Il a le coup d’oeil de Son Grand-père» [321]. Что такое Самодержавие как залог счастья народа? Только одно: твердая вера Царя в себя!

Сейчас с обеда у болтуна [Е. В.] Богдановича. Опять окунулся в целый мир сплетней. Говорил он мне про то, что будто намедни [А. А.] Абаза ездил в Гатчино и говорил Государю о сильной непопулярности Бунге и о том, что единственный человек, который мог бы его заменить, это [П. Н.] Николаев.

Говорил он о том, что Николаев ему в свою очередь говорил, что он скорее умрет, но никогда не приймет министерский портфель, потому что не имеет никакой возможности бороться с такими сильными людьми, как Абаза. А Абаза, если правда, что он рекомендует Николаева, очевидно рассчитывает в нем найти покорного себе слугу.

Говорил он о том, что Абаза с Бунге было разошелся, а теперь опять сошелся и провел через него свое дело о займе под сахар очень для себя выгодно [322].

Говорил он о том, что будто К. П. Поб[едоносцев] рекомендует в министры финансов [М. Н.] Островского.

Говорил он о сплетнях на счет Мальцовского дела о 350 тысяч [323], будто Мальцов уличен [П. А.] Черевиным в том, что эти 350 тыс. взял себе и своим и оклеветал Николаева и других чиновников Министерства финансов, будто взявших с него, Мальцова, комиссионные деньги.

Говорил он тоже о шансах Вышнеградского попасть в ряды кандидатов на Министерство финансов… Мало шансов выходит, по мнению Богдановича, 1) потому что главным его оппонентом будет Абаза, а 2) потому что у Вышнеградского мало очень друзей между правительственными лицами. Он слишком черненький.

На моем вечернем собрании была сегодня речь об одной правительственной мере, уже теперь дающей плачевные результаты. В деревню возвращаются солдаты. Возвращаются они для деревенского житья-бытья весьма непригодные, в особенности в начале; возвращаются в то же время они весьма развитые сравнительно с крестьянским деревенским людом. И затем, пользуясь своим положением, в особенности в начале, буянят, бушуют и нередко делаются коноводами дурных партий в селе. Против них была острастка: розги в руках волостного старшины и волостного суда. Но, увы, нашли это недостаточно либеральным, и вышло распоряжение, на основании которого все нижние чины, не из разряда штрафованных, изъяты от телесного наказания по приговору крестьянских властей во все время нахождения их в деревне и могут быть только подвергаемы аресту .

А что такое арест в деревне? Летом – это шутка, – засадют в холодную, то есть в чулан, и ладно…

А зимою – это смерть или, хуже шутки, награда. Если сажают в чулан, то там без топки арестованный буквально может замерзнуть; если же сажают в сторожку, то есть к сторожу волостного правления в жилище, то там он благоденствует и пьет, и ест, и шумит себе на славу.

Такая гуманная мера может со временем из отпущенных в деревню запасных нижних чинов создать целые сотни тысяч беспокойного и ничего не боящегося люда.

Обедал сегодня у Батюшковых с симпатичною [И. А.] Тевяшевою. Глаза ее по прежнему огненные. Много говорили разумеется об истории Конно-Гренадерского полка. Она говорит, что теперь стало спокойнее, но все-таки не легко и не весело жить в своем полку как в осадном положении. По ее словам, офицеры более недовольны будто бы ею, чем мужем ее, считая ее какою-то фуриею и злючкою.

– Оно может быть и правда, – с прелестною наивностью говорила Тевяшова, – мой муж идеал хладнокровия и выдержки, а я не могу и не умею притворяться, но к счастью в данном случае вышло так, что я была за границею, когда разыгралась история, и когда я вернулась, я уже застала в полку вулкан…

Она говорит, что хотя отношения ее мужа к части офицеров только официальные и служебные, но все-таки чувствуется теперь большая разница в атмосфере. Они поняли, что командира полка поддерживают и будут поддерживать сверху, и это-то помогает постепенному успокоению умов; хотя одна гадость продолжается: Пр[инц] А[лександр] П[етрович] О[льденбургский] [324]продолжает получать анонимные письма на счет [Н. Н.] Тевяшова, и похоже на то, что письма эти пишутся в полку.

А. С. Васильковский, с которым сегодня играл в винт у себя, подтверждает слова Тевяшевой. Он говорит, что, по его мнению, причина всей этой истории есть та, что в начале не поддержали полк[ового] командира, а предоставили его на произвол судьбы. Офицеры это увидели и сейчас же из этого заключили о возможности быть нахальными.

У [И. С.] Аксакова в « Руси » вылилась едко соленая передовая статья [325]против петербургского правительства на его любимую тему: собор лучше министров … Таков смысл его статьи. В аргументации он ехиден с Катковым. Он все время пускает вперед «Московские ведомости» и говорит: «Ведь вот же, “Московские ведомости” считаются самым надежным оплотом власти, а посмотрите, как они нападают на правительство».

Эта аргументация на тему неспособности наших петербургских государственных людей ведет Аксакова к другой любимой его мысли: к мысли о созывании русских людей от русской земли для управления, под властью Самодержавного Государя. Да, думаешь, читая эти строки, все это так, все это идеально и в теории прекрасно, но в теперешнюю пору если что-нибудь предвидеть от созыва выборных людей для собора и для управления, то только, увы, крыловскую басню: музыкантов [326]. Теперь не время сбирать людей потому, что люди ни на чем не утверждены, ни во что прочно не веруют, и иного руководительства, кроме правительственного, быть теперь не может сверху донизу.

У правительства есть возможность вести дело по своей программе. А завтра соберутся выборные люди, начнется сумятица и заварится каша беспорядка потому, что прийдется начинать с начала: с выработки программы, и тут сколько будет людей, столько будет партий.