Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

При свидании с Императрицею я заговорил о слухе назначения Ив[ана] Ник[олаевича] Дурново на место начальн[ика] учрежд[ений] Импер[атрицы] Марии. Императрица сказала, что это действительно ее желание. Еще новое отрадное впечатление вошло в душу. Лучшего выбора нельзя было сделать. Дай Бог этой мысли осуществиться [346]. А то бывшему IV отделению [347]не везет. Был [К. К.] Грот сухой, а теперь тоже сухой [Н. Н.] Герард.

Давно бы мне хотелось написать несколько мыслей о Русском нашем театре с точки зрения интересов и искусства, и императорской сцены.

Видевши близко теперь эту сцену, я получил о ней довольно живое и ясное понятие. Понятие это не совсем удовлетворительное. Сцена Русского Императорского театра теперь несомненно переживает кризис, и как она из него выйдет, не знаю. В данную минуту я застал там нечто в роде хаоса. Старое сломано, живые элементы бродят в беспорядке, а строй нового еще не определен. Мало того, я застаю теперь очень сильное раздражение между хорошими артистами против того, что принято называть Дирекциею или начальством, и должен сказать, что это раздражение не совсем неосновательное.

Исходит оно из ощущения и из очевидности, что начальство театра изменило свой взгляд на императорского актера Русского театра, и изменило в ущерб интересам актера и в особенности в ущерб престижа и значения Императорского театра!

Откуда, как и почему?

Сколько я понял, главная причина нынешнего кризиса кроется в том, что контроль Министерства двора, то есть финансовые хозяева министерства, вместе с так называемою Конторою императ[орских] театров – не гармонируют в своих взглядах с начальством того же театра, именуемым Дирекциею, то есть с представителями художественной части театра.

Первые, то есть финансисты театрального дела с [Н. С.] Петрова начиная, рассуждают так: как можно более доходов, как можно менее расходов.

Представители искусства в театре говорят, и не могут не говорить, иначе. Для них главное поставить Русский театр на такую высоту, под эгидою Императорского Имени, чтобы искусство процветало и развивалось, чтобы таланты слетались на зов Дирекции отовсюду, и чтобы хорошая сцена в Императ[орском] театре не могла быть случайностью, а была бы последствием известного раз заведенного порядка, известных преданий, дисциплины и в особенности прочно образованной школы.

Вот этого-то теперь, к сожалению, Дирекция достичь не может, потому что другая голова двуглавого орла, то есть финансовое ведомство, на это все глядит как на второстепенное и требует от Дирекции не служения искусству, а побольше доходов или поменьше расходов.

Отсюда что выходит? Ряд маленьких, но чувствительных стеснений, которые все вместе наносят вред театру в смысле искусства и придают труппе актеров Русского театра характер случайно набранных и контрактом привязанных поденщиков в руках антрепренера, тогда как желательно было бы, чтобы старое осталось как предание, то есть чтобы актеры составляли семью артистов, и чтобы связь с начальством театра была не по контракту, а духовная и постоянная. В последнее время, например, был принят ряд мер на Русской сцене, точно нарочно подобранных для отягчения положения артиста.

Например: 1) почти вовсе отняты экипажи, когда знаешь, какую цену имеет возможность, даваемая артисту, после долгой пьесы, с раздраженным горлом возвращаться зимой домой в закрытом экипаже; а нанимать экипаж, это 3, 4 рубля ежедневно [348]. 2) Запрещение выдавать артистам даровые места в театрах, как раз вышедшее тогда, когда артисты Русского театра как нарочно начали посещать другие театры с целью учиться. 3) Уничтожение главной основы Императорской сцены как школы и семьи артистов, пенсии , и 4) наконец, новый вид контрактов, заключаемых с артистами на короткие сроки и с стеснительными всякими пунктами, напоминающих весьма контракты частных антрепренеров. Оттого теперь артисты в Русск[ом] Импер[аторском] театре, как птички залетные, в лес смотрят…

Что же надо? Надо, чтобы Петрову и театральному начальству власть имеющие сказали: не стесняйте артистов, а напротив, поощряйте и ободряйте их.

[А. Д.] Пазухин, правитель канцелярии гр. [Д. А.] Толстого, повез проект, им разрабатываемый о переустройстве уездного управления [349], в Москву для совместного обсуждения его с Катковым… Катков, бесспорно, умный человек, но вряд ли он что-либо смыслит практического в деле уездного управления. Пазухин тоже замечательно умный человек, но он человек, живший безвыездно в своем Алатырском уезде и, следовательно, успевший до известной степени сузить кругозор своих представлений о практической жизни в российской провинции. Вот почему нет сомнения, что проект Пазухина, при всех его положительных достоинствах, будет иметь свои слабые стороны. Уже одно то, что по настоянию гр. Толстого начальство над уездом хотят вверить уездному предводителю, а не лицу, непосредственно назначаемому губернатором, является вопросом весьма спорным, так как уездный предводитель дворянства, избираемый дворянством и, следовательно, независящий непосредственно от губернатора, может подчас быть весьма красного образа мыслей и тогда закабалить себе уезд прямо с враждебною правительственным интересам целью.

Вот почему казалось бы весьма благоразумным, так как гр. Толстой хочет с этим делом спешить и в мае уже представить Государю на утверждение главные основы реформы, эти главные основы не прежде утверждать, чем они будут разосланы ко всем губернаторам на рассмотрение. В течение лета губернаторы могли бы дать свои отзывы, а затем уже по получении отзывов губернаторов составилось бы нечто такое, что могло бы послужить главными основаниями реформы и поступить на утверждение Государя.

Это крайне желательно из предосторожности, чтобы не компрометировать Царского авторитета.

Да и не в уезде суть дела, а в губернаторах. Надо губернаторам дать ясную и сильную власть, тогда все пойдет хорошо. Для этого всего важнее такие пункты:

1) Все чины в губернии, кроме судебного и контрольного, – непосредственно подчинены должны быть губернатору.

2) В случае преступлений против собственности и поджогов, совершаемых крестьянами скопом, – губернатор имеет право требовать предания виновных военно-полевому суду.

Видел приехавшего из Москвы Д. И. Воейкова. Он рассказывал мне – невероятное: что знаменитый жид [Л. С.] Поляков представил вкупе с своим московским однофамильцем проект продажи ему Московского Взаимного поземельного банка [350]. Этот проект курьезная и феноменальная вещь. Он доказывает, до какой наглости и бесцеремонности могут доходить Поляковы относительно Министерства финансов. Воейков видел в Москве Каткова, виделся и с Петром Самариным. Оба говорили об этом Поляковском проекте с сочувствием ! Просто не верится. Что Катков имеет слабость к жидам вообще и к [С. С.] Полякову в особенности, это понять можно, так как Поляков один из главных учредителей Катковского лицея, но чтобы Катков мог сочувствовать Поляковскому проекту по Взаимно-поземельному Московскому кредиту и Петр Самарин – это совсем непонятно!