Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Поляковский проект представляет две характерные черты: первая – подбор больших выгод для членов закладчиков Моск[овского общества] поземельного кредита, а вторая – комбинация, посредством которой Поляков метит нажить миллионы. Комбинация эта не хитрая. Он предполагает золотые горы заемщикам Моск[овского] общества взаимного поземельного кредита, но с тем, чтобы ему в свою очередь правительство дозволило на 240 миллионов выпустить лотерейный заем . И вот этот-то глубоко безнравственный проект – Поляков имеет смелость представлять на утверждение министру финансов! [351]

Надо надеяться, что министр финансов вернет проект Полякову, даже не входя в его обсуждение.

Неутешительно жить и констатировать каждый день все больше, насколько деньги у нас отравляют политические сферы и затуманивают жизнь и портят людей. Просто не знаешь, кому верить и кого не остерегаться. Например теперь разыгрывается история сахара [352]. Была комиссия под председательством товар[ища] мин[истра] финансов, [П. Н.] Николаева, которая разработала вопрос о сахарном кризисе. В этой комиссии были два главных лагеря: с одной стороны знаменитый [И. Г.] Харитоненко с несколькими крупными сахарозаводчиками, в том числе принцесса Евгения Максимил[иановна], кн. Щербатов и другие; с другой стороны партия [И. С.] Блиоха – [А. А.] Абаза – [А. А.] Бобринский или партия, требующая ограничения производства сахара и в то же время скрыто рассчитывающая поддержать и усилить вредную для государства спекуляцию на сахарные цены. В комиссии после добросовестных усилий и работ восторжествовало мнение Харитоненки. Блиох был побежден.

Казалось, дело было кончено. Не тут то было. Оно только теперь загорелось. Блиох объявил, что он не сдается.

Сила была на его стороне, сила денег и интриги. Деньги, то есть карманный интерес, представлял собою Абаза, а интригу повел [М. Н.] Островский. Но Абаза, как ловкий гешефтмахер [353]тщательно отстранился. Он был в стороне и со стороны повел все дело. Образовалась комиссия из Бунге, Островского и [Д. М.] Сольского, и в ней Островский составлял записку против Николаева по диктовке Абазы, то есть так, как ему говорил Абаза у себя дома, а Абаза в свою очередь получал внушение от Блиоха. И вот во вторник в Комитете министров вопрос будет рассматриваться и, разумеется, решится в пользу Блиоха и Абазы. Грустно!

Le dessous des cartes [354]такой: Островский ухаживает за Абазою в надежде, что тот ему поможет вкарабкиваться на кресло Бунге! У Николаева по этому поводу была крупная ссора с Бунге…

Видел сегодня одну из многих матерей, которая имеет причину сетовать на слабость учебного начальства относительно воспитательной дисциплины. Сын ее был в Технологическом институте [355]и выскочил из него вон, не желая продолжать оставаться в такой миазматической атмосфере. Его характеристика института очень не хитрая. В нем до 800 учащихся. Огромное большинство – молодые люди без семейных преданий, без нравственных принципов, без веры и самого красного в политическом смысле образа мыслей; меньшая часть смирная и хорошая, но без всякой энергии и инициативы в отстаиваньи авторитета и умственного порядка. Оттого большинство дерзко и нагло; а меньшинство робко и боязливо! Наглость большинства доходит до того, что когда директор Института [Н. П.] Ильин (тряпка!) появляется не в урочный класс в классы института, вожаки большинства ему говорят: вам делать здесь нечего, советуем убираться.

Вышел же он из института вот почему: какой-то мерзавец вскочил на стол и во все горло объявил, что служить панихиду по Императоре Александре это все равно, что изменять народным идеалам; тогда мой студент сорвал его со стола, повалил и поколотил. Масса студентов немедленно себя объявила за мерзавца студента, и мой студент должен был выйти из училища и поступить в Институт путей сообщения [356].

Недавно в Италии создан закон, на основании которого все гражданские учебные заведения преобразованы по типу кадетских корпусов, с военным строем, эволюциями [357], дисциплиною.

Вот, кабы возымели мужество и у нас тоже устроить такие полувоенные школы из наших гимназий и реальных училищ! Кабы, дабы…

А что если в самом деле мерзавцу князю Александру вздумается провозгласить себя королем Болгарии соединенной и окончательно порвать со всеми обязательствами к Европе?

Вопрос этот по видимому на очереди и в связи с другим вопросом: а что если Турция, чтобы купить спокойствие Болгарии в виду войны с Грециею, согласится на все требования князя Болгарского, и таким образом даст России désaveu [358]перед лицом всей Европы? А европейские государства с своей стороны не захотят поддержать Россию? Что тогда?

Грешный человек, я думаю, что политика решительная и энергичная на словах столько же полезная, сколько и на деле. А потому теперь, так как очевидно мерзавец Александр Болгарский рассчитывает на затруднительное для России положение – энергический протест России, хотя бы одной, на имя Турции был бы весьма кстати.

Этому протесту могли бы предшествовать переговоры с Австриею и с Германиею на счет вопроса об оккупации нами тремя или четырьмя дивизиями Болгарии в виду неисполнения болгарским правительством своих перед Европою обязательств – впредь до восстановления полного спокойствия и в предвиденьи военных событий между Турциею и Грециею.

Можно почти быть уверенным, что твердая и прямая решимость русского кабинета, именно теперь, в виду неуспешности переговоров с Турциею и угрозы войны Греции с Турциею, была бы встречена Австриею менее враждебно и недоверчиво, чем прежде…

Необходимость для России вмешаться в дела Болгарии назрела. Ее нельзя в виду фактов считать иллюзионорною или угрожающею каким-нибудь усложнением. Оккупация Болгарии вызвана такими же причинами, как те, которые вызвали оккупацию Боснии и Герцеговины австрийцами [359].

Виделся с стариком А. П. Озеровым. Душа заболела при виде искреннего горя и грусти его от бездействия.

– Не дают мне дела, – говорит он, – и только, точно я человек сделавший что-нибудь очень дурное и лишенный доверия.

Мы гадали вместе на тему: что может быть причиною тому, что его по Опекунскому совету [360]не призывают к службе. Бедный Озеров боится мысли, что Императрица к нему нерасположена или что есть кто-нибудь влиятельный, который вооружает Царицу против него. Я говорю Озерову, что вряд ли его подозрения основательны, и просто назначение его замедляется потому, что теперь нет пока хозяина в Учреждении Императр[ицы] Марии, и ожидается назначение кого-либо во главе учреждений, а [Н. Н.] Герард только калиф на час. Я советовал также Озерову просто написать Императрице и просить Ее ходатайства о назначении в почетные опекуны. Нельзя просить о должности с жалованьем и с политическою деятельностью; но о должности для деятельности сердца именно просят, ибо она не есть просьба от честолюбия или от властолюбия, а есть крик любящего сердца, просящего Христа ради права любить ближнего на деле.