Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

На самом же деле совсем другое. Бедный Рокассовский 4 раза управлял губерниею по несколько месяцев, и как порядочный человек считал себя обязанным в это время принимать настолько, насколько ему позволяли его средства. Вот тут-то он и расстроился, сделал долги, но дело в том, что он все долги теперь заплатил и имел надежду получить место Ростовского-на-Дону градоначальника, которое проектировал министр внутренних дел создать, но которое на беду Рокассовского Министерство финансов затянуло в долгий ящик. Таким образом несчастный Рокассовский после уплаты своих долгов остался при 2800 р. казенного жалованья, при неосуществившемся ростовском градоначальстве и при уверении Толстого, что он слишком молод.

Положение действительно скверное, после того, что 4 года Рокассовский показал себя в самые трудные минуты в Екатериносл[авской] губернии молодцом.

И если сравнить назначения, которые предлагает сам Толстой у себя, с Рокассовским, то первые земля, а второй – небо…

Губ[ернский] предвод[итель Г. П.] Алексеев, Кривошеин, сам И. Н. Дурново, все пристают к Толстому: представьте же Рокассовского в губернаторы, а Толстой отвечает: да, да, непременно, и вот второй год , как он все его собирается представлять в…

Больно и грустно… Так у лучших людей ослабляют энергию и тушат в них святой огонь…

Был у меня [Д. И.] Воейков, бывший при [Н. П.] Игнатьеве, когда он был министром внутр[енних] дел, правителем канцелярии. Он теперь сотрудничает в « Гражданине », по финансовым статьям, и написал, по-моему, очень искусно и дельно параллель между записками Бунге и [Н. П.] Смирнова [400].

Сегодня он мне говорит:

– А вы знаете, что [А. А.] Абаза взял премии за сахар? [401]

– Как взял? Он отрицает.

– Мало ли что? А я вам даю слово, что он за вывозной за границу сахар брал премию.

– Значит он мне солгал, – говорю я.

– Значит.

Печальное открытие. Впрочем, оно не ново, к сожалению. Кто только ноньче не врет, и кто только ноньче не ставит свои интересы выше общественных.

В ответ на намеки « Гражданина » на счет Абазы, Абаза себя узнал, узнал он себя и в статьях Воейкова, и присылает ко мне своего двоюродного брата категорически заявить, что он ни одного рубля премии за свой сахар не получал из казны. Я спросил его кузена, заверяет ли он честным словом? Тот сказал: «Да, заверяю честным словом!»

И что же? Воейков уверяет, что он в Минист[ерст]ве финансов узнал, что Абаза премии получал.

Впрочем, получал он или не получал, не все ли равно: одно несомненно, Абаза громадные ссуды и деньги получал из казны, и никогда ни рыцарем бескорыстия, ни патриотом не был. Он был всегда умным и весьма ловким человеком. И способный! Но увы, принципов и политического базиса нет.

Узнаю, как слух Англ[ийского] клуба, что вследствие непредвиденных препятствий к спуску броненосца в Николаеве – отъезд Государя из Ливадии и возвращение в Петербург замедляется недели на две или на три [402].

Юзефович виделся сегодня с [М. Н.] Островским, который, узнав, что он, Юзефович, едет завтра в Москву, сказал ему: «Пожалуйста, заезжайте непременно к Каткову и успокойте его уверением, что все благополучно». Оказывается, что Катков очень стал нервен, беспокоен и боязлив за судьбу предпринятой гр. [Д. А.] Толстым реформы уездного и губернского управления, и кроме того заподазривает всех в заговоре против него, Каткова. Так, в бытность гр. Толстого в Москве, [А. Д.] Пазухин, правитель канцелярии, с ним поехал, чтобы в течение нескольких дней посоветоваться с Катковым на счет плана уездной и губ[ернской] реформы. В « Гражданине » у меня в Дневнике появилась заметка, что Пазухин поехал в Москву, чтобы позаимствовать для своей работы московского ума-разума [403]. Катков вообразил себе, что московский ум-разум – это бесспорно он, и со страху, чтобы газеты не ополчились против него и против проекта реформы, упросил Пазухина поскорее выехать обратно в Петербург. Тут есть что сказать. По правде сказать, у Каткова, при всем, что он есть и что он знает, всего менее можно учиться, как устроить практично уездный порядок. Катков никогда в течение 40 лет носа своего вне Петерб[урга] и Москвы не высовывал, и именно в этом вопросе устройства провинциального порядка ровно ничего не смыслит. Насколько мне известно, главные пункты проекта реформы, разрабатываемой гр. Толстым вместе с Пазухиным, сами по себе практичны и дельны, но все-таки нуждаются в проверке людей, близко стоящих у дел в провинции. Они несравненно более должны знать и понимать в этом деле, чем Катков, а между тем, их-то, сколько кажется, и не намерены спрашивать, что весьма жаль. Сколько известно, мысль у гр. Толстого такая: главные основы проекта разработать теперь же сообща с Островским, К[онстантином] П[етрови]чем Поб[едоносцевым] и [Н. А.] Манасеиным, и затем представить Государю на утверждение непосредственно или в Совете министров, и притом немедленно после возвращения Государя с юга. Все это прекрасно, но мне кажется, что в виду важности вопроса и того, что раз утвержденные Государем основания не могут уже впоследствии быть изменяемы, было бы осторожнее прежде представления Государю на утверждение заручиться мнениями и отзывами губернаторов. Летом губернаторы могли бы дать отзывы, а раннею осенью можно было бы уже с отзывами губернаторов представить главные основы работы на утверждение Государя. С этим делом легко обращаться нельзя. Надо очень осторожно и без спешности вопрос этот проводить до своего конца.

А насколько легко, и слишком легко, относится гр. Толстой, по-моему, к проектам, им представляемым в Госуд[арственный] сов[ет], доказывает эпизод с положением о найме сельских рабочих [404]. В Министерстве внутр[енних] дел положение было разработано, и разработано не дурно; но из М[инистерст]ва внутр[енних] дел работа пошла в М[инистер]ство госуд[арственных] имуществ. Там проект положения попал в руки, вероятно, нигилистов, и в Госуд[арственный] совет проект гр. Толстого поступил совсем неузнаваем, благодаря тенденциозно-либеральным поправкам, сделанным в М[инистерст]ве госуд[арственных] имуществ, так что в сущности проект, имевший целью оградить помещика от произвола рабочих, преобразовался с легкой руки красных дельцов у Островского в проект, ограждающий рабочих от произвола помещика. Поступил этот проект в Соединен[ное] присутствие 3 департаментов Госуд[арственного] сов[ета]: граф Толстой его защищал лично, и все было согласились с ним, как вдруг Борис П. Мансуров подает особую записку, в которой разбивает в пух проект Толстого, и вынуждает людей, как Победоносцева и других, перейти на его мнение. И что же предстоит? В общем собрании Госуд[арственного] сов[ета] могут образоваться два мнения, из которых мнение против проекта гр. Толстого окажется основательнее. А возможно ли Государю поддержать мнение Мансурова? Неудобно! Значит Государь подводится только потому, что так легко относится к своему проекту мин[истр] внутр[енних] дел. Того же можно бояться относительно Пазухинского проекта. Вот почему так было бы целесообразно – если при представлении Государю главных основ на утверждение Государь прежде всего потребовал бы заключения всех губернаторов.