Яков Цукерник - Житие святого Северина

Для нас разгром на Болии в конце концов обернулся выгодой: почти не понёсшие там потерь руги всё же не могли надеяться только на свою силу, пришлось им надеяться на норикских римлян ещё и как на военных союзников. Мы готовились к битве насмерть и копили оружие, чего в другое время нам бы руги не разрешили. Ушли готы — и руги остались сильнейшими среди битых готами соседей. Ни у кого больше не было такой природной крепости, никто не имел таких союзников-данников, таких партнёров по торговле, такого святого Северина в советчиках. Эти соседи понесли тройной урон: в битве, от карателей и в виде беглецов в Италию и не только в неё. А руги уцелели. Но выгода останется при них только если они не будут нас слишком прижимать: можем взбунтоваться, уйти, а это сразу ослабит племя и к тому же навлечёт добавочно гнев Божий из-за меня, попутно с норикцами обиженного. Флакцитей это отлично понимал и держался союза с нами не из одного почтения ко мне, но и как политик и вождь своего народа. Но он вскоре умер, и королём стал его старший сын Фелетей или Фева. То, что мы все зовём короля, взрослого, мужа, вождя и воина ласковым именем, которое употребляла его мать, имеет два значения. Да, он приятен для всех, кроме прямых врагов, как ребёнок для матери, но не очень-то повзрослел с детских лет. Бородатый ребёнок, даже не юноша… Мудрено ли, что в самом начале его самостоятельного правления едва не приключилась беда. Королева Гизо, как и положено, ещё более молодая, по молодости и непривычке к власти такого уровня, злоупотребляла ею. По её приказу руги схватили на нашем берегу нескольких ремесленников, увезли в Ругиланд как рабов, и впридачу насильно перекрестили в арианство. Только взаимной вспышки религиозного фанатизма нам с ругами нехватало! Я ведь и язычников в твоём Кукуллисе, Марциан, не стал насильно крестить — сами потом крестились, и стали лучшими христианами, чем их крещёные в младенчестве соседи, хотя их-то было так мало, что вроде бы можно было к радости многих допустить такое насилие над их душами. А Гизо я по-человечески понимаю: молодая, красивая, муж любит и слушается, королевой стала, причём не в каком-нибудь захудалом, а сильнейшем среди соседей племенном королевстве — как тут голове не закружиться, как хоть какую-то глупость не сотворить! Вот и сотворила — чуть не развела такой огонь, что крови могло не хватить для его гашения. Но тут маленький их сын Фредерик забежал в помещение ювелирной мастерской во дворце, а мастера там были из рабов-варваров. Эти для своих господ куда опаснее, чем римские потомственные рабы. Они схватили озорника-семилетку, и сказали, что убьют его, если их не отпустят на волю. Но покойный Флакцитей недаром свой дворец возвёл как раз против моей келейки — только Данубий переплыть. И не случайно среди слуг во дворце были верные мне люди — среди составленных только для вас списков вы найдёте и их имена — живых, чтобы продолжать взаимно необходимое общение с ними, мёртвых, чтобы обязательно поминать их, и в молитвах, и в общении с живыми…

Так вот, пока Гизо рвала на себе волосы и одежды, пока кричала, что это я её своими молитвами наказал, выпросив у Господа такую беду в отместку на её дерзость, я уже всё знал, приплыть даже не потребовалось по случаю зимы, просто по льду пришёл, и сразу к бунтарям прошёл — стража пропустила без звука. А от них — к Феве. В итоге эти рабы получили свободу, римляне вернулись к своим семьям и я лично перекрестил их опять в кафоликов, Гизо получила сына и смирилась передо мной, а Фева научился слушать сперва меня, а уж потом жену — и присматривать за ней. Вот уж чего никогда не было в моей жизни, так это любви к женщине — сначала учился, потом странствия и вечный поиск знаний, потом вперемешку с ними война и кровь, потом нынешнее моё дело… Но как-то набрался я попутно понимания самых разных сторон жизни, в том числе и о любви, о супружестве, о детях. Книги? Или по искорке накопившиеся в памяти и незаметно для меня самого перебранные разумом искры, обжигавшие мне душу порознь не слишком сильно, вдруг слились в ровное, греющее и меня, и всех вокруг меня пламя? Или и то, и то. Но стал я таким знатоком этой стороны жизни человеческой, что немало семей от моего вмешательства из земного ада в более пригодную местность перебрались, а кое-кто и в рай, где меж супругами такая гармония, что они об одном мечтают — умереть в один час. Так вышло и тут — вскоре Фева и Гизо уже совместно решили и вместе ко мне пришли — попросили стать вторым духовником Фредерика, сверх имеющегося арианского священника, мужа достойнейшего во многих отношениях. Скоро вам понадобится его помощь — сумейте же соблюсти такт. Мальчик стал уже юношей, он чист, умён, отважен, предан мне и будет предан моей памяти, но всё же он наследник короля, будущий вождь народа. И ещё очень любит Фердеруха — первого воина ругов. А Фердерух так и остался вне моего влияния — он из тех, на кого не действует «сэтэп-са», благо хоть, что сам им не владеет. Скоро вы с ним столкнётесь — после сегодняшнего моего с ним нелёгкого разговора я в этом убеждён абсолютно. Поэтому слушайте и запоминайте особенно крепко. Он младший сын Флакцитея, младший брат Февы. У варваров с такими не всегда дела обстоят благополучно — распри за трон, за власть. Да разве у одних варваров?.. Но Фердерух не таков. Он прежде всего воин — меч и щит своего народа. Его чтят не только за отвагу и непобедимость — для него ведь и разгром на Болии обернулся победой, для одного из всех с разгромленной стороны, — но и за малые потери возглавляемых им отрядов, за то, что выводит своих воинов из самых смертельных ловушек. Бог войны? Марс? Нет! Человек высочайшего уровня. Одно нас с ним разделяет: для него лишь руги — свои. Прочие же все — не руги, не свои, а потому они лишь тогда могут продолжить своё земное существование, если так или иначе не оказались на пути у ругов. И не мне его за это упрекать — за ним нет великого Римского Мира, где было возможно проникнуться и более широким пониманием жизни. Он опоздал родиться — ему бы в доримские времена жить, когда кельты чувствовали себя неким единством, а он родился в оторванной даже от былой родины пылинке, окружённой более крупными и сплошь инородными песчинками, камешками и глыбами. Ему бы быть новым Верцингеторигсом, в Аттилы он никак не годится, а выпало куда меньше, чем он мог бы сделать. И потому он и не сможет сделать того, что задумал, хотя со своей стороны задумал безупречно. Его сторона меньше моей, хотя и мне в иное время иной размах деяний выпал бы…

Слава обязывает. Он ещё после Болии почувствовал резко, отчётливо, беспощадно, что отныне он отвечает за весь свой народ ничуть не в меньшей степени, чем престарелый отец. Вернее, быстро состарившийся от бед и тревог, скоро уже сдающий земные дела Феве, а Фева мыслями не богат, и станет моим умом думать. И понял он также, что Ругиланд не только крепость, но и ловушка. Рано или поздно придёт такая сила — не может не придти к этому проходному двору меж западом и востоком, что оборона ругов будет сокрушена. Значит, надо уйти. Куда? Какое-то время, полагаю, готовился рывок в Италию — ведь избыток населения незаметно для готов сбрасывался в отряды федератов. Но сейчас Одоакр называет себя «королём торкилингов и ругов» — тех, которые в Италии стали второй по величине и важности «составляющей» его сборной силы. И именно он для них король: ведь это от него они получили землю, и только он им её гарантирует. Но это значит и то, что Одоакру ни Фева с Фредериком, ни Фердерух не нужны. Он примет порознь пришельцев из Ругиланда, но не примет народ в целом, тем более во главе с династией. Хотя он иной раз зовёт себя «королём племён», но у него под рукой не племена (руги — исключение, причём неполное), а прямо противоположный вид организации — орда. Она ещё не стала ни новым народом, ни даже государством — её вождь возглавляет италийское государство, унаследованный от Рима аппарат, опираясь на силу орды, кормя её за счёт государства, выделяя ей земли… А Фердеруху нужно спасать своё племя, именно племя, а не отдельных ругов, хотя бы и множество отдельных ругов… Куда же идти кроме Италии? Прорубиться по долине Данубия на запад сквозь алеманнов и тюрингов и выйти под копья вестготов или топоры франков? Или идти на восток — к сородичам возле Маркианополя, которые сейчас находятся в зоне действий остготов Теодериха? Вряд ли от тех фракийских ругов много уцелело, а если и уцелело, то неужели готы после Недао дадут ругам слиться вновь воедино? Но готы, вырвавшие у империи права федератов не внешних, а внутренних, оказались слишком сильны и опасны. Империя, как я узнал от своих агентов, начинает их толкать на Италию, чтобы они и Одоакр взаимно ослабили друг друга, а лучше, чтобы одна из этих сил погибла, а уцелевшего империя добьёт либо окончательно усмирит…