Поль Дюран-Рюэль - Воспоминания торговцев картинами

Как вы убедились, Деба-Понсан специализировался на коровах, но он сказал нам, что по желанию клиентов может с таким же успехом рисовать и лошадей, ослов, баранов, даже птиц.

Когда пришел Альфонс Дюма, я ввел его в курс дела.

– Скорее бегите к Деба-Понсану и передайте ему эту хорошую новость!.. Соединенные Штаты! Какой рынок!

Ему уже виделись суда, нагруженные работами Деба-Понсана и плывущие к берегам Америки. Но в этот день, как назло, у Деба-Понсана не нашлось ни одной законченной картины с коровами.

– А этот великолепный бык?! – воскликнул Дюма, заметив полотно, приставленное к стене.

– Ах нет! Это всего лишь подмалевок.

– Ну и что! Разве он не может дать представление о жанре?

– Я дал слово, что из моей мастерской никогда не выйдет неоконченной работы. В ее теперешнем виде картина позволит художнику распознать мои приемы, и меня обкрадут. Кто может поручиться, что ваш покупатель на самом деле не художник?

Мы с Дюма вздрогнули от этого предположения и дали американцу сесть на корабль, так и не заключив сделки.

Убытки отчасти компенсировал один клиент, заказавший на другой день два холста, сюжет которых он предложил сам. Ему хотелось иметь изображения военных.

– Я не знаю имен художников, пишущих на военные темы, – сказал нам покупатель. – Я хочу одного – чтобы мой заказ был выполнен «вне конкурса». Кроме того, для меня важно, чтобы один из военных был зуавом. Другой может быть кем угодно, при условии, что он не будет принадлежать к отборным частям. Дело в том, что я сам был зуавом… Если бы у меня было время позировать…

По правде сказать, он, с его солидным брюшком и отвислыми щеками, вряд ли был способен изобразить того далекого зуава, каким когда-то, возможно, был… Когда он сказал, что только занятость мешает ему позировать художнику, сопровождавшая его молодая дама – очень красивая женщина – не смогла сдержать улыбки, и я подумал, что если он когда-то и был зуавом, то теперь у него есть все шансы стать рогоносцем. Что до Альфонса Дюма, то он из кожи вон лез, желая потрафить клиенту.

– А если парой зуаву будет падающий из седла всадник?

– Я не хочу людям несчастья, – сказал толстяк, у которого решительно было доброе сердце. – Внизу должно находиться оружие.

– Так, – произнес Альфонс Дюма, – а если мы дадим ему в придачу пехотинца?

– Окопника? Годится.

Альфонс Дюма тут же назвал имя Деба-Понсана, и тот сотворил настоящее чудо в новом для него жанре: его зуав был великолепен; что касается пехотинца, то у него был такой вид, будто он наложил в штаны.

Между тем художник закончил своего быка. Полотно, сразу же выставленное у нас, заинтересовало одного прохожего, в котором я учуял торговца скобяным товаром. Я слышал, что люди в конце концов в чем-то становятся похожими на ту среду, в которой они живут, а у этого человека были заостренные локти и колени!.. В общем, вся его наружность выдавала торговца напильниками и гвоздями. Он разглядывал работу Деба-Понсана со все возрастающим восхищением.

– Этот могучий бык и эти хрупкие цветы… Какой восхитительный контраст!

Я подумал: «Этот скобяных дел мастер еще и поэт».

– А как называется картина? – полюбопытствовал он.

– «Мужественность», – произнес я и уже собирался добавить, что название картине дал сам мэтр, но осекся, увидев, какое глубокое разочарование отразилось на лице собеседника. Деба-Понсан позволил мне менять названия его холстов в зависимости от обстоятельств. Поэтому я продолжил:

– Так, по крайней мере, мог бы назвать картину человек, восприимчивый к поэзии, которой проникнуто это полотно.

– Так как же называется картина?

– «Апрель», – уверенно произнес я. – Апрель – это месяц, когда распускаются цветы, когда природа, источающая весенний аромат…

Лицо «скобянщика» просияло. Значит, он мог взять холст с собой, повесить его у себя дома, не краснея за покупку перед своей, возможно, сварливой супругой и не шокируя дочерей.

– «Апрель» – какой восхитительный символ!.. Мсье, я преподаю эстетику на факультете литературы в N. Я расскажу студентам о Деба-Понсане. Апрель! Сколько образов рождает магия этого слова! Я покупаю картину. Однако… – И лицо преподавателя вдруг омрачилось. – Вон то голубое пятно на вершине дерева, среди веток, что это такое? Похоже на незабудку, но незабудка – это же растение-паразит!..

Тут мне было нечего возразить клиенту. Я еще раньше обратил на эту деталь внимание самого художника.

– Можно подумать, что на ветвях вашего дуба растут незабудки, – сказал я.

– Ах, черт! Ну надо же! – воскликнул художник, а затем как ни в чем не бывало произнес: – Ну и что! Это повтор тонов. – И снисходительно добавил: – Знаете, все это дело художника.

Вспомнив, с какой уверенностью говорил тогда мэтр, я заявил клиенту:

– Это голубое пятно? Но это же повтор тона! Знаете, ведь это дело художника!

– Какая удивительная штука – искусство! – воскликнул преподаватель. – Глядя на эту картину, профан сказал бы: «Как это на дубе оказались незабудки?» А мы говорим: «Повтор тона». Повтор тона!

И его лицо озарила лукавая улыбка.

– На этой незабудке я подловлю своего коллегу, учителя ботаники…

Жизнь в «Художественном союзе» протекала очень спокойно. Честно говоря, работы Деба-Понсана начинали приедаться. Один клиент, проявивший сперва большой энтузиазм и купивший одну из наиболее удачных картин мэтра, «Корова и теленок», зашел в магазин и попросил Дюма забрать холст обратно.

Но были у нас и удачные дни. Так, один за другим были приобретены три холста Деба-Понсана. Помню также, что один любитель искусства купил у нас картину бордолезского художника Кенсака: на ней была изображена девушка, которая согревала горлицу на своих прелестных грудях.

– Можно ли подарить такое своей невесте? – робко спросил наш новый клиент.

Мы заверили его, что в этом нет ничего предосудительного.

– По дороге в свою контору, – признался он, – я уже несколько дней делаю небольшой крюк, чтобы полюбоваться этой сочной плотью. Не правда ли, приятны только те подарки, которые и тебе самому доставляют удовольствие?

Когда он покинул магазин, я сказал Дюма:

– С такими представлениями о подарках ему вполне могла бы прийти в голову мысль подарить своей жене на именины охотничье ружье!

Кажется, мое замечание не привело в восторг друга семьи Дюма, присутствовавшего при этом. Позднее я узнал, что он имел обыкновение преподносить своей жене полезные подарки, то есть делать их самому себе. Так, на годовщину свадьбы он подарил своей половине великолепную пенковую трубку. «Ты разве ничего не замечаешь? – спросил он, увидев изумление на лице супруги, и показал на головку трубки, выполненную в виде головы седобородого старика. – Это же вылитый твой отец».