Поль Дюран-Рюэль - Воспоминания торговцев картинами

В самом деле, мечтая ярко и публично засвидетельствовать свою благодарность друзьям дома за их нерушимую верность, магнат с улицы Риволи придумал, чтобы в день похорон они шли перед гробом и каждый бы нес в руках одну из картин, которыми он собирался обогатить коллекции национальных музеев.

К его единственному наследнику, министру Лейгу, по закону должна была отойти картина Милле «Анжелюс»; ввиду заплаченной им суммы – более пяти миллионов в современных франках – она казалась Шошару, безусловно, самой прекрасной из его картин. Так же и для других услужливых людей – послов, заправил индустрии, даже королей в изгнании – ему предстояло выбрать, в строгом соответствии с протоколом, картины, которые каждый из них понесет в день его похорон.

После того как гости расходились по домам, можно было видеть, как амфитрион с баночкой клея в одной руке и фотографиями завсегдатаев в другой производил смотр своих картин, задаваясь вопросами: «Кто понесет Коро? Кто Жюля Дюпре?..» Однажды, когда, пребывая в мучительных сомнениях, он начал браниться вслух, вдруг раздался гнусавый голос: «Шошар, ты просто дурак!» Это был его попугай, повторивший фразу, которую столько раз слышал от своего хозяина, злившегося на самого себя.

Как-то я узнал, что в магазинах «Самаритен» в первый день нового года раздавали календари с цветной репродукцией картины Ренуара. Говорили, что эта репродукция получилась очень удачной. Всегда испытывавший интерес к новым способам гравюры, я отправился в «Самаритен», чтобы спросить, нельзя ли приобрести один из этих календарей. Мне обещали поискать. Когда я пришел снова, то узнал следующее: этот календарь распространялся несколько лет назад, но один экземпляр для меня все же нашли. Заведующий отделом добавил, что владелец магазинов «Самаритен», господин Коньяк, желает меня видеть, так как ему хочется знать, зачем мне понадобился этот календарь. В назначенный день я прохаживался по магазину, ожидая приема. Я заметил старого служащего, который подбирал валявшиеся на паркете булавки и обрывки веревки. Пока я рассеянно наблюдал за этой сценой, мое воображение работало. Очевидно, господин Коньяк интересуется Ренуаром, раз он воспроизвел одну из его картин! Передо мной уже открывались заманчивые перспективы. Наконец меня позвали к господину Коньяку и провели в его кабинет. Каково же было мое удивление, когда я увидел за письменным столом старого служащего, только что привлекшего мое внимание! Он был занят сортировкой мелких предметов, составлявших его «улов». Не отрываясь от своего занятия, господин Коньяк – а это был он – спросил, что я намерен делать с календарем.

– Авторское право на его издание принадлежит мне, – заметил он.

Я ответил, что не собираюсь воспроизводить гравюру, а просто интересуюсь способом ее изготовления, который мне очень хвалили.

Он вручил мне календарь, и я убедился, что репродукция Ренуара была не лучше и не хуже тех хромолитографий, которые использовались в рекламных целях.

Я подумал, что сейчас самое время поговорить с ним о своих «ренуарах», «дега», «сезаннах».

– Если речь идет о товарах для моих магазинов, – сказал он, – то обратитесь в отдел предложений; если, напротив, вы имеете в виду мои частные коллекции, то для этих целей у меня есть постоянный агент.

Разумеется, эта неудача не могла подстегнуть меня в стремлении завязать знакомство с магнатами моды. Позднее я еще раз совершенно случайно столкнулся с одним из самых могущественных крезов. Я имею в виду директора «Галери Лафайетт».

Я купил в этом магазине зонтик, и мне захотелось поменять его на другой, с иной рукоятью. В отделе продавец забросал меня вопросами: в какой день я купил зонт, почему на нем нет ярлыка и т. д. Но вдруг я услышал:

– Как, это вы, господин Воллар?!

Заговоривший со мной человек был не кем иным, как председателем административного совета «Галери Лафайетт», самим господином Бадером.

– Стало быть, вы не испытываете трудностей с финансами, делая покупки в наше кризисное время? – продолжил он.

Из этих слов я понял: вряд ли можно рассчитывать, что господин Бадер окажется сговорчивее, чем господин Коньяк. Мне оставалось только подождать, когда я получу другой зонт. Но с продавцом, который только что показал себя таким формалистом, произошла поразительная метаморфоза: он превратился в обходительнейшего человека. Волнуясь оттого, что он имеет дело со знакомым своего хозяина, этот продавец, поначалу такой дотошный, протягивая мне другой зонтик, сумел выдавить:

– Спасибо, мсье… Имею честь…

Однажды в гостях у Поля Алексиса я увидел картину «Эффект снега», принадлежащую кисти неизвестного художника, фамилия которого была, кажется, Монтийяр.

Поль Алексис сказал мне:

– Поскольку вы покупаете картины, вам следовало бы приобрести и эту.

– За сколько?

– За двести пятьдесят франков.

– Годится!

Я уже собирался унести свою покупку, как он остановил меня и сказал:

– Подождите, я сниму раму.

– Но именно из-за рамы я ее и покупаю. Я даже могу вам оставить сам холст.

– Дело в том, что я тоже дорожу рамой.

– Но как вы могли заключить подобную картину в такую ценную раму?

– Подобную картину? Но ее автор не первый встречный. Он входит в группу импрессионистов и близко знал Сезанна, Писсарро…

Он начинал вызывать у меня интерес, этот Монтийяр. Человек, знавший Сезанна и Писсарро, возможно, обладал картинами этих художников.

– Что стало с вашим Монтийяром? – спросил я у Поля Алексиса.

– Кажется, он по-прежнему живет в Жифе.

На другой день я отправился в Жиф, где действительно нашел старого художника. Я сказал ему, что узнал от его друга Поля Алексиса о том, что он встречался с художниками, с которыми я тоже был знаком и произведения которых находились у меня: Сезанном, Ренуаром, Гийоменом. Мы разговорились.

– У вас наверняка есть полотна друзей вашей молодости… Работы Писсарро, Сезанна… – заметил я.

– Конечно! У меня есть «сезанны», «писсарро», «виньоны». Вы хотите их посмотреть?

– С удовольствием… А вы не думаете их продавать?

– Господи, да! А вы могли бы стать покупателем?

– Я не говорю «нет».

– Подождите!

Он сходил в соседнюю комнату и принес оттуда с дюжину холстов.

– Дайте мне тысячу двести франков – и можете забрать все!

Я поспешил принять его предложение.

В этот момент художника позвал женский голос. Он прошел в комнату рядом, и я услышал такой диалог:

– Ты получил деньги?

– Да, получил; он не торговался. Это гораздо лучше, чем последняя котировка…

Я был весьма заинтригован. Что это за котировка картин?