Поль Дюран-Рюэль - Воспоминания торговцев картинами

Пока Монтийяр свертывал холсты, я продолжил беседу:

– Кстати, нет ли у вас под рукой котировки? Мне хотелось бы получить сведения о работах Сислея.

Он достал из кармана отпечатанный типографским способом листок, напоминающий газетную гранку, и прочитал: «Котировка импрессионистов. „Ренуары“ понижаются. Отсутствие спроса на „сислеев“. Цена нескольких предложенных „писсарро“ и одного „сезанна“ снизилась на 10 %. Никакого рынка для „виньонов“. С трудом идут „моне“».

– Где можно подписаться на эту котировку? – спросил я в полном изумлении.

– Не знаю. Мне передал ее один мой старый друг, газетчик.

По возвращении в Париж я отнес свое приобретение к мастеру по дублированию холста.

– Эти вещи я обнаружил в Жифе, – сказал я.

– В Жифе? Там у меня есть один клиент, журналист. Вот уже пять или шесть лет он твердит мне о картинах Сезанна и Писсарро, которыми владеет один из его друзей. «Я придумал одну штуку, – рассказывал он, – чтобы заполучить их однажды по дешевой цене, и надеюсь, что скоро принесу вам эти картины для подбивки нового холста». Вот забавно, если это и есть те самые вещи!..

Представляю себе, какую мину состроил находчивый друг, когда, явившись к Монтийяру с еще более удручающей котировкой, чем предыдущие, он услышал, как художник с торжествующим видом произнес: «Представьте себе, один дурачок…»

Через несколько недель у одного торговца картинами я увидел человека, находившегося в состоянии крайнего возбуждения; как мне сказали, это был Орельен Шолль.

– Что с вами? – спрашивали у него присутствующие.

– Можете ли вы поверить, что какой-то проходимец выманил у старого художника, моего друга, целую партию работ Сезанна и Писсарро?

Никогда не надо пытаться направлять любителя искусства. Следует воздерживаться от того, чтобы объяснять ему сюжет, втолковывать смысл картины и т. д. В связи с этим на память приходит случай, когда один коллекционер прислал мне фотографию картины. «Я хотел бы иметь пару к тому кубистскому полотну, которое я когда-то купил у Вас и в котором узнал пейзаж Кастилии, – писал он. – Я никогда не видел, чтобы подобным образом передавали атмосферу этой страны». Не откладывая дела в долгий ящик, я объяснил ему в ответном письме, что на холсте изображен не пейзаж, а «Человек, играющий на гитаре».

Я ждал слов благодарности, но вместо них картину мне вернули обратно.

Приведу еще один пример того, как может влиять на любителя название картины.

Я устроил выставку Сезанна, где фигурировало полотно, написанное на пленэре и изображающее обнаженных женщин рядом с персонажем, своим одеянием напоминающим пастыря. Холст был помещен в раму, с которой забыли снять старую табличку, гласившую: «Диана и Актеон». В газетных отчетах картину описывали таким образом, словно речь действительно шла о купании Дианы. Один художественный критик превозносил даже благородство позы богини и целомудренный вид окружавших ее дев. В частности, он восхищался жестом служанки, которая у входа на поляну простерла руку, будто хотела сказать: «Поди прочь!» «В этом движении узнаешь раздраженный жест оскорбленной невинности», – добавлял критик. Картина очень понравилась одному из моих клиентов:

– Если бы у меня уже не было выдающегося полотна Тассера «Купание Дианы», я обязательно приобрел бы эту картину.

Через некоторое время ко мне обратились с просьбой дать для какой-то выставки «Искушение святого Антония» Сезанна. Я пообещал послать этот холст, но, поскольку его вскоре купили, я отправил вместо него так называемую «Диану и Актеона»; на сей раз на раме не было никаких подписей. Но так как все ждали «Искушение святого Антония», картина была включена в каталог именно под этим названием. Поэтому на страницах одного журнала произведение описывалось таким образом, словно речь шла об «Искушении святого Антония». Там, где раньше восхвалялось благородство Дианы, художественный критик обнаружил колдовскую и в то же время коварную улыбку дочери Сатаны. Негодующий жест служанки превратился в бесстыдный жест обольщения. Лже-Актеон стал исполненным пафоса святым Антонием.

В последний день выставки пришел любитель, отвергнувший картину раньше, когда она называлась «Диана и Актеон». Он держал в руках упомянутый мной журнал и с торжествующим видом говорил:

– Я только что купил «Искушение». Какой потрясающий реализм!

Увидевшись в очередной раз с Сезанном, я рассказал ему о превратностях, случившихся с его картиной.

– Да там ведь нет сюжета. Я всего лишь попытался передать определенные движения, – сказал он.

Следующий пример показывает, до какой степени человек может стать жертвой собственного воображения.

Я показал одному клиенту два этюда Сезанна. И он сразу произнес:

– Мне больше не нужны эти махины, на которых остаются пустоты…

Спустя несколько месяцев этот клиент попросил меня зайти к нему.

– Я приехал из Будапешта, – сообщил он. – Шесть дней по железной дороге – как это утомительно! Но я привез вот эти жемчужины.

Мне не стоило большого труда узнать две картины, которыми он когда-то пренебрег.

Любитель продолжал:

– Они переплюнули ваши, не так ли? В роли посредника выступил один берлинский торговец. Ваш коллега из Будапешта оказался очень сговорчивым. Он взял у меня картину Ренуара «неудачного периода», и надбавка едва ли превысила вдвое ту сумму, которую вы просили за два ваших эскиза! Я знаю, что вы мне скажете. В моих «сезаннах» также есть незаполненные места. Согласен. Но на тех картинах, которые предлагали мне вы, чувствовалась незавершенность, тогда как пустоты на моих работах выглядят сознательными. Впрочем, мы можем сравнить.

– Увы, слишком поздно, – ответил я. – Я послал свои картины за границу, и мне только что сообщили, что их купил парижский коллекционер.

– Вот было бы забавно, если бы речь шла о ком-то, кто видел их у вас и отверг, а затем приобрел, не узнав эти работы.

Я улыбнулся, а мой собеседник тут же спросил:

– Ведь я угадал, не так ли?..

Но я сослался на профессиональную тайну…

Обычно упускают из виду то обстоятельство, что картины могут также исцелять.

Вспоминаю одного коллекционера, во время серьезной болезни впавшего в состояние прострации, из которого врачам никак не удавалось его вывести. Светило медицинской науки, приглашенный в этом безвыходном положении для консультации, не скрыл своих опасений.

– Если бесчувственное состояние продолжится, то надо приготовиться к худшему, – заявил он. – Только потрясение могло бы вызвать у пациента благоприятную реакцию.

– А что, если внезапно сообщить ему о смерти одного из близких ему людей? – предложил лечащий врач.