Андрей Бабицкий - Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом

Ничего нового ею сказано не было, но непревзойденность простодушия, с которым она выговаривала вещи, не сочетаемые ни с человеколюбием, ни с демократией, делают мимоходом воздвигнутый Светланой Александровной монумент отечественной либеральной мысли образцом интеллектуальной скудости и свирепого антигуманного авторитаризма.

Достаточно предъявить публике два тезиса: о том, что лауреат Нобелевской премии по литературе понимает, чем руководствовались убийцы писателя Олеся Бузины, и что украинский можно и нужно внедрять насильственно, лишая русских права пользоваться родным языком. При этом национализм в Европе и России она считает чудовищным явлением, угрожающим подорвать основы цивилизации.

Хрестоматийность этого интервью еще будет оценена по заслугам. Ровно то же самое нам говорят в течение длительного времени куда более продвинутые в интеллектуальном отношении единомышленники Алексиевич, но редко кто из них, за исключением совсем уж анекдотического персонажа Саши Сотника, позволил бы себе так неприкрыто заявить, что у русских нет никаких прав, даже на жизнь, как в случае с Бузиной, а у народов, которые Россия угнетала веками, есть право на любое насилие в отношении русских.

Многие писали о том, что если бы Светлана Александровна позволила себе рассуждать подобным образом в беседе с западным журналистом, то ее немедленно предало бы остракизму то самое западное общество, в верности идеалам которого она клянется.

Но, кстати, наши либералы, если даже и не понимают, то инстинктивно чувствуют, что на Западе говорить стоит, а что нет, и потому там с ними происходит головокружительная метаморфоза — они моментально переключают регистры своих обличительных инструментов из вполне себе нацистского концепта о народе, который есть генетический раб и палач в одном лице, в положение о нарушениях прав человека и ограничениях гражданских свобод.

Еще на один момент в интервью мне хотелось бы обратить внимание, поскольку, как мне кажется, он остался незамеченным в море откликов на шедевр, случайно рожденный великим белорусским писателем. Алексиевич говорит о том, что не видела смысла работать в Чечне и не желает сейчас видеть происходящее в Донбассе, поскольку при написании своих книг уже исследовала горе и трагедию других людей, а значит, точно знает, как страдают все другие.

Утверждения более антихристианского представить себе невозможно, поскольку личность Бога и личность его твари являются в христианском вероучении центром мироздания, а это означает, что каждая судьба неповторима, каждому требуются помощь и сочувствие, понимание уникальности его отдельной истории.

Нет, конечно, людей можно группировать по каким-то признакам, но отказывать жителям Донбасса в праве утверждать и обосновывать собственную правду о своей беде и ее причинах на том основании, что они являются одним из осколков зловещего, порочного, проклятого русского мира — а именно это писательница имела в виду, просто была не в состоянии точно выразить, — это прямо говорить, что это не люди, а какое-то глухое, слепое, нелепое и мертвое сообщество человекообразных существ.

Лауреат премии Ленинского комсомола остается человеком, примитивный взгляд которого формировался в советские времена, и этим самым временам она и принадлежит без остатка.

Бездушное деление людей на тех, кто заслуживает сочувствия, и тех, кто нет, характерен как раз для селекционного подхода, когда человек был упакован в классовые ярлыки и его ценность и прогрессивность определялись именно их качествами. Здесь национальность сменила классы, но привычка механически классифицировать людское сообщество осталась неизменной.

У этой замечательной истории есть продолжение, о котором не все знают. После того как интервью увидело свет, из газеты «Деловой Петербург» был уволен его автор Сергей Гуркин. Уволен, несмотря на то, что именно заместитель главного редактора газеты дал разрешение на публикацию материала в агентстве «Регнум».

Видимо, поначалу руководители фрондерского листка просто недооценили — по причине все того же простодушия — великую силу саморазоблачительного порыва Светланы Александровны, демаскировавшего в одно мгновение всю хищную сущность прогрессивных чаяний, закамуфлированную призывами к гуманизму.

После разразившегося скандала они решили наказать журналиста, продемонстрировавшего невзначай, что отечественный либерал по своей природе — это ограниченный каннибал, оперирующий штампами, отлитыми еще в советские времена, и совсем не гнушающийся человеческих жертв.

Какую часть нашего наследия — напряженного размышления над содержанием русской идеи — мы могли бы считать актуальной и сегодня? Как это ни покажется странным, почвенничество не потеряло своей интеллектуальной силы.

Ни при советской власти, ни после того как она канула в безвозвратное прошлое, наша отечественная мысль не оставляла попыток освоить и адаптировать под изменившиеся обстоятельства наследие славянофилов и почвенников, пытавшихся в XIX веке обосновать особый путь развития России, ее предназначение.

Согласно представлениям Хомякова, братьев Аксаковых, Киреевского, Самарина, Чижова, впоследствии братьев Достоевских, Страхова, Леонтьева, Данилевского, Григорьева, миссия России — явить миру облик православного живого бога, презрения к мирской суете и материальным благам, нестяжания и аскетизма.

Запад, заплутавший в ересях и богоотступничестве, утратил истинную веру и, соответственно, отвернулся от заветов Христа, которые единственные способны наполнить жизнь человека смыслом.

Славянофильство, сформированное под влиянием немецкого романтизма, который сам развился из идей французского Просвещения, идеализировало народ, полагая, что, только проникнувшись народным духом, прикоснувшись к началам народной жизни, можно выработать истинный религиозно-этический идеал.

Революция в одно мгновение расправилась с идеей единения образованного класса и дворянства с народом.

Пытаясь осмыслить ее итоги, русские религиозные философы писали о том, что преодолеть разрыв, возникший как результат петровской реформы между стихией народной жизни и рукотворной и искусственной постпетровской аристократией, так и не вышло, что в конечном счете и привело к крайним формам отчуждения одного от другого, выразившегося в кровавых революционных преобразованиях.

Более того, революция не оставила камня на камне от идеи той православной культуры, носителем которой являлся, по мысли славянофилов и почвенников, народ. Той культуры, которой положено было явиться спасительным образом истины для погрязшего в позитивизме Запада.