Эдвин Вудхол - С риском для жизни.

Зозо внимательно слушал.

— Да,— ответил он,— Марта говорила мне о том, что вы ждете от меня. Я изучал этот вопрос, и вы можете быть вполне спокойны: я сделаю все хорошо. Марта знает меня много лет. Вы можете верить мне.

Была ночь. Фонари нашей машины пронизывали темноту, бесшумно смыкавшуюся за нами. Мы направлялись к пограничному городку, и я завидовала Зозо, что он скоро уедет во Францию. Внезапно на перекрестке на нас вылетел встречный автомобиль и ослепил фарами. Все произошло в один миг: толчок, прыжок, затем страшный удар о телеграфный столб. Я не успела даже закричать, как машина, покачнувшись, рухнула в канаву...

Виноват был барон, который не должен был вести машину ночью, ведь у него был лишь один здоровый глаз. Автомобиль, столкнувшийся с нами и ослепивший нас фарами, принадлежал английскому посольству. Он остановился было, но, когда его водитель узнал «мерседес» немецкого барона, то счел за лучшее убраться с места происшествия.

Наш шофер остался невредим. Он смог позвонить из ближайшей деревни, и вскоре за нами приехала карета «скорой помощи». Наиболее тяжело пострадал Зозо, у которого были сломаны обе ноги. Лицо барона было все в крови. Выброшенный на переднее стекло, он пробил его головой. У меня осколками стекла была поранена голова, сломана нога и вывихнуто колено.

После того как нам оказали первую помощь, нас отвезли в больницу, которую содержал в Мадриде доктор-немец. Меня немедленно уложили в постель.

Зозо отвезли в другую больницу.

Скоро барон перевез меня к себе, по его словам, для того, чтобы избавить меня от репортеров.

Итак, в течение двух месяцев я жила пленницей барона и неподвижно лежала на диване в его кабинете.

Конечно, мое положение в этом немецком логове давало возможность услышать и улавливать много интересного для моей родины. Но я страдала от того, что не могла передать эти сведения.

Мои муки на этом не кончились. Глава одной крупной парижской газеты, памфлетист резкого и острого стиля, написал по поводу этой автомобильной катастрофы обвинительную статью, упомянув имена Марты Рише, урожденной Бетенфельд, и Жана Девришеля (фамилия Зозо), и задал вопрос: что мы делали ночью на шоссе в компании германского военно-морского атташе? Статья была озаглавлена: «Шпионка в автомобиле: фон Крон и мадам Рише». Отдел капитана Ляду не вмешался в это дело, и кампания продолжалась. На востоке, в том районе, где я родилась, газеты подхватили эту скандальную историю и смешали меня с грязью. Шпионка Марта Рише, предательница, на службе у Германии!

Фон Крон окружил меня заботой и вниманием. Я его ненавидела. Эту ненависть еще больше обострило письмо моей матери, письмо без упреков и в то же время очень страдальческое:

«Моя дорогая доченька!

Твоя открытка немножко нас утешила. Я так страдала, читая газеты, где была описана катастрофа, в которую ты попала! Мысль, что ты могла остаться калекой, меня совершенно убивала. Как бы я хотела тебя повидать! Быть может, ты все же скоро вернешься.

Твой отец заболел, прочитав статью о тебе. Он перестал выходить из дома. Жить нам в Нанси стало довольно трудно. Торговцы нам ничего не хотят продавать. Мы вынуждены будем уехать. Твой брат Луи был ранен в ногу под Вердене, и ему пришлось отнять ногу. Когда ты нам сможешь написать, я буду очень рада узнать что-нибудь о тебе».

Если бы я могла написать ей, успокоить ее, объяснить ей! Но у нас с ней не было никакой возможности использовать симпатические чернила. Я вынуждена была удовлетвориться тем, что послала ей открытку.

— Концепция спрашивает, можете ли вы ее принять,— доложил лакей фон Крону.

— Пусть подождет меня в передней,— ответил барон.

Я знала Концепцию. Она приходила несколько раз на улицу Баркильо, в «Зеркало жаворонков».

Я услышала голос барона; он пытался говорить тихо, но голос все же проникал через дверь.

— Я пошлю Антонио за двумя «стило». Завтра в это же время вы за ними придете. Я дам вам инструкции.

Я растерялась. Ведь я давно переслала сведения о Концепции, а она до сих пор не задержана! Быть может, она никогда не выезжает из Испании?

Моей обязанностью было известить Париж о том, что надо установить за ней слежку. Я уже предупредила барона, что на этой неделе мне придется отправиться на улицу Баркильо за бельем.

— Но,— заметил он,— вы же не можете ходить.

— Вы дадите мне машину, и я доберусь при помощи костыля и палки.

На что он твердо сказал:

— Если доктор разрешит, я согласен вас отпустить.

Сначала врач был неумолим, но когда я стала настаивать и рассказала о всех предосторожностях, которые собиралась принять, он разрешил коротенькую прогулку в машине.

— Но я вам категорически запрещаю ходить.

Барон для успокоения своих нервов любил немного полежать на диване в кабинете и не выносил, если его беспокоили во время отдыха. Это было строгим приказом для всех. Когда я была готова к выходу, я нарушила это правило и разбудила его:

— Простите меня, Ганс, но мне очень нужны деньги.

Для задуманного мною дела мне нужна была небольшая сумма. Фон Крону не хотелось вставать, и он впервые за время нашей совместной работы отдал мне ключи и назвал код своего сейфа.

Он доверял мне! Никакое подозрение не смущало этого доверия. Вот уже 16 месяцев я жила в Мадриде, а баронесса оставалась в Гранаде у своей тетки.

У дверей меня ждала машина. Слуги помогли мне сесть в нее. Я велела ехать сначала в отель «Париж», где меня знали. Там я попросила посыльного сходить на почту за корреспонденцией для меня.

Затем я направилась в «Зеркало жаворонков», где в моей комнате попросила оставить меня одну под предлогом, что мне нужно переодеться. Позвонив в банк на улице Рекольетос, в котором некогда М. де Н. назначал мне свидание, я позвала к телефону директора. Он ответил, что не знает никакого М. де Н. Другие лица, которых я попросила к телефону, тоже его не знали. Итак, с этой стороны я не получила никакой помощи. Если бы, по крайней мере, я знала, для чего предназначены «стило»... Если я не смогу организовать слежку за Концепцией, «стило» будут приведены в действие и повлекут за собой убийства. Я не видела выхода. Снова и снова я проклинала плохую организацию французской секретной службы. Сложив белье в чемодан, я в полном отчаянии велела отвезти себя в отель «Палас», чтобы передать письмо генералу Данвиню, французскому военному атташе, если он жил еще там.

Для меня иногда еще приходили письма в адрес этого отеля. Я вызвала портье. С его поддержкой, опираясь на костыль, я кое-как добралась до холла. Взглянув на доску с ключами, я увидела, что ключ генерала Данвиня лежит на месте. Это означало, что генерала нет. Что же делать? Во что бы то ни стало надо было найти выход из создавшегося положения до завтрашнего дня, иначе Концепция переправит «стило» во Францию.