Ирина Левченко - Повесть о военных годах

У самого берега шлепнулись в воду один за другим два снаряда, взметнув столб воды и грязи. С этой минуты началось то, что сделало Шуру взрослой.

Из-за небольшого бугра на противоположном берегу вышли вражеские танки. Они ползли неторопливо, черные на фоне голубого неба, выбрасывая из своих хоботов-пушек вместе с облачками дыма снаряд за снарядом. Танкисты за толстой броней не утруждали себя точной наводкой по цели — она была слишком множественной и очевидной: обоз, сгрудившийся у переправы. Каждый снаряд неизменно находил свою жертву. Летели вверх обломки повозок и автомашин вместе со страшными кровавыми клочьями, бились, запутавшись в постромках, обезумевшие от ужаса лошади, кричали раненые. Все, что уцелело, беспорядочно бросилось к реке. На мосту немедленно образовалась пробка.

— Орудия! Развернуть все переправившиеся орудия! — прогремел могучий голос подполковника.

Еще несколько минут безнаказанно продвигались вперед танки, как неумолимые чудища, несущие только смерть и разрушение.

Это было так страшно, что Шура зажмурила глаза и закрыла лицо руками.

— Ого-онь! — услышала она перекрывший все голос.

И залп, нестройный, но могучий, потряс воздух.

— Ого-онь!

И снова залп, резкий и на этот раз дружный. Как будто бы выстрелило одно орудие необыкновенной силы.

Мортиры и гаубицы, маленькие противотанковые пушки и зенитные орудия, полевые орудия разных калибров, располагаясь недозволенно близко друг от друга, объединенные единой волей громкоголосого подполковника со стальными нервами, вели единственный в своем роде огневой бой с танками врага.

Немцы замешкались. Видимо, они не ожидали такого серьезного и организованного отпора.

Воспользовавшись передышкой, саперы закончили наводить вторую переправу. Но и она не выручила, и на ней образовалась такая же пробка.

Подполковник что-то кричал, стараясь голосом перекрыть грохот, потом безнадежно махнул рукой и что-то приказал лейтенанту, командовавшему тремя маленькими противотанковыми орудиями.

Лейтенант и солдаты из расчета выкатили на руках одну пушку к самому берегу.

Подполковник взбежал на мост.

— Всякого, кто будет мешать порядку, буду расстреливать я сам! — жестко прозвучал его голос, — Лейтенант! Бегом на тот берег. Головой отвечаете за порядок.

Не сама угроза, а сила убежденности в своей правоте и необходимости самых крутых мер, прозвучавшая в голосе подполковника, подействовала отрезвляюще. Поспешно, но уже в относительном порядке потянулся по двум мостам обоз. Разноголосый грохот артиллерии, не прекращающей ведение огня, вселил уверенность в благополучном исходе переправы.

Но немцы уже опомнились и осмелели. Их танки находились слишком далеко, и очень немногие наши снаряды достигали цели. Почувствовав себя в относительной безопасности, немцы снова открыли огонь, но теперь не по обозу, а по мешающим им орудиям. Танки противника поддерживала огнем артиллерия.

Подполковник стоял меж двух мостов, на самом открытом мосте, так, чтобы его все видели, и, успевая следить за тем, как идет переправа, командовал огнем своих разнокалиберных батарей. Вдруг он покачнулся и медленно, неестественно медленно опустился на землю.

Преодолевая болезненную слабость, забыв о страхе, выползла Шура из воронки и, пошатываясь, побежала к нему.

Одновременно с ней подбежал к раненому подполковнику солдат-артиллерист.

— Бинт, пакет, рубашку… Что-нибудь, скорее! — крикнула ему Шура.

Солдат протянул ей индивидуальный пакет, замешкался на мгновение и вытащил из заднего кармана брюк второй.

Двух узких розоватых бинтов едва хватило на перевязку раненой головы подполковника.

Подполковник приподнялся, с натугой провел рукавам по лицу, будто снял с глаз вместе с залившей их кровью какую-то пелену, и, опершись на плечо девушки, напрягая каждый мускул своего большого тела, снова встал во весь рост.

— Товарищ подполковник, вам нельзя так! Вы ранены! — взмолилась Шура.

— Не мешай. Лучше открой рот.

— Зачем?

— Оглохнешь.

Он огляделся. Потеряв на несколько минут управление, артиллерия вела нестройный огонь.

Немецкие танки приближались.

— Прицел… дальность… Ого-онь! — выкрикивал команды подполковник.

Одной рукой он держался за Шурино плечо, другой с силой, так, что исказилось лицо, сжимал свой лоб, будто удерживая голову, чтобы она не раскололась. Каждое громкое слово причиняло ему невыносимую боль.

Так и стояли они вдвоем: большой, сильный человек с перевязанной головой, обнимающий за плечи свою единственную опору — хрупкую девушку с белым, окаменевшим лицом.

Уже несколько орудий, выведенные из строя вражескими снарядами, прекратили стрельбу. Уже совсем близко, воспользовавшись ослаблением огня артиллерии, подошли немецкие танки.

Но переправа подходила к концу. Подполковник отпустил Шурино плечо и присел на принесенный солдатами пустой снарядный ящик.

Вдруг в какую-то минуту затишья с противоположного берега донесся протяжный крик:

— Санитары-ы!..

Шура рванулась к мосту.

— Куда? Назад!.. — схватил ее за руку подполковник.

— Там раненые… зовут…

Подполковник выругался. Конец фразы потонул в грохоте близкого разрыва. Теплый упругий воздух пригнул Шуру к земле, над головой просвистели осколки.

— Уберите девчонку! — Подполковник отшвырнул Шуру к подбежавшим солдатам. — Приказываю посадить на машину. Отправить.

— Товарищ подполковник, а вы?!

— А оружие? Мои пушки еще могут стрелять.

— И я с вами…

Снова упругая волна взрыва прижала их к земле.

Дико сверкнули глаза из-под сползшей на лоб окровавленной повязки.

— Ты что? Приказа не слушаешь? Марш!..

Солдаты подхватили неспособную больше сопротивляться Шуру и втолкнули в кабину только что съехавшей с моста полуторки. Последнее, что она успела увидеть, — это вихрь пыли и песка от разрыва вражеского снаряда на том месте, где стоял подполковник.

— Не может быть, чтобы он погиб. Я ведь слышала, я все время прислушивалась: наши пушки продолжали стрелять. Значит, он был жив, — с надеждой в голосе и со слезами на глазах рассказывала Шура.

— Он жив, — тихо сказала я. — Во всяком случае, был жив, когда я встретила его на шоссе и перевязывала.

— Он был только в голову ранен или еще?

— У него было много ран.

— Но был жив, ты точно знаешь, что жив?

— Конечно, точно, даже меня узнал. Я ведь тоже была на его переправе.

— Расскажи!

Настала моя очередь рассказывать. А когда закончила, мы долго сидела молча.

— Знаешь что? — прервала молчание Шура, — Я решила проситься из медсанбата в полк, и обязательно в артиллерийский. Как ты думаешь, отпустят?