Алена Свиридова - Счастье без правил

Поэтому, если мне с утра не нравится отражение в зеркале, я принимаю душ, укладываю волосы и пою: «I wonna be lowed by you, just you, nobody else, but you, I wonna be lowed by you alone! Doodly, doodly, doodly dum, poo poo pi doo!»

Вам не кажется, что в русском языке вместе с разделением на сословия мы утратили адекватные обращения? Большевики сразу это поняли и предложили на первый взгляд бесполое, но очень емкое и демократичное слово «товарищ». Оно не предполагает фамильярности, в нем есть дистанция и, следовательно, уважение. Товарищ Свиридова! А что? Я не против. С Советским Союзом «товарищ» был ликвидирован, а вместе с ним дружба братских народов и уважение к рабочему человеку. Я поначалу, естественно, возрадовалась – то, что осталось в обращении, меня вполне устроило. «Девушка» – очень красивое и ласковое слово, которое несет в себе элемент флирта. Девушка – это всегда сексуальный объект. Слово «юноша» имеет слегка покровительственную окраску, с элементом стеба. Его, наверное, сейчас употребляют профессора по отношению к нерадивым студентам. «Молодой человек» – совсем другое дело. Во-первых, человек. А во-вторых, молодой. Тут все должно нравиться. Но вот дальше начинается ад.

«Женщина». Я воспринимаю такое обращение как удар хлыстом. В обращении нет ни уважения (женщина – это тоже человек), ни ласки, ни дистанции, никакого флирта в помине.

Кому-то или чему-то, или что-то хочет упорно доказать, или просто бесит. Ни разу я не слышала обращение «женщина» в позитивном ключе. «Женщина, ваши документы!» – ну с охранниками все понятно, тяжелое наследие тюремного прошлого. «Женщина, я стояла перед вами!» – это может сказать замученная жизнью домохозяйка. Странное все-таки слово. Вложить в него любовь способны только художники и поэты. Все остальные вкладывают только понятие пола и, увы, возраста. А разве это главное, когда ты хочешь к кому-либо обратиться?

Его уже не будет никогда.

Не надейся.

Ты просто существо с двумя сиськами, которое мешает.

«Женщина, сюда нельзя!» – мысленно посчитав до десяти, я все равно не утратила желания вцепиться в кадык молодому полицейскому, который стоял у штакетника перед выходом из ГУМа, перекрыв проход к Красной площади. «Я вам не женщина!» – чуть не сказала я, но, ощутив комизм ситуации, промолчала. А кто я ему, действительно. Особь женского пола. Хотя на «девушку» я бы, наверное, среагировала не совсем так. Но он годится мне в сыновья. Ну и что! И женщина. И нельзя. Многовато!

Обращение «мужчина» – такое же противное. Нет в нем никакого пиетета. А он ведь должен быть! Мы должны с уважением обращаться к людям, мне так кажется. «Госпожа» и «господин» прижились только в переписке и при обращении к иностранцам, к которым у нас генетически развитое подобострастие. Мы не чувствуем себя господами и поэтому не можем делегировать эту роль другому. Я пока не знаю, что предложить взамен. У меня получается обращаться к людям только «Извините, пожалуйста!», но это крайне неудобно, если объект находится на расстоянии и не видит, что ты обращаешься именно к нему. Мне очень нравится южная манера называть всех женщин «девочки». Независимо от возраста. Заходишь в магазин:

– Девочки, сметану когда привезли?

– Сегодня, берите, свежая! – отвечают потрепанные годами, расплывшиеся, уставшие от жизни «девочки», но на какую-то секунду ты видишь в их лицах тех малышек, которые играли в резиночку на школьном дворе.

Давайте внедрим «девочек»! Или вернем «товарища». Он был славный малый. Ну вот, высказалась, наконец. Спасибо, товарищи!

Моему сыну Васе десять месяцев от роду. Он вундеркинд. Это понятно всем. Он еще не ходит, что вполне естественно в этом возрасте, но уже понятно говорит, что выглядит пугающе. И первое слово, которое он сказал два месяца назад, было вовсе не «мама».

Начиналось все вроде как у людей. По заказу «Вася, спой!» начинал петь «А-А-А», что-то мычал, кряхтел, пукал. Мы радовались и бурно веселились. Ребенок воспитывался по только что открытой в нашей стране, очень модной системе американского доктора Спока. Надо сказать, что для очень молодых и глупых родителей она подходила идеально. Основной постулат гласил: «Если ребенок не болен, не голоден и не хочет пить, но почему-то орет, то пусть орет. Поорет и перестанет. Не надо брать его на руки. Иначе он будет вами манипулировать и не даст жизни ни днем, ни ночью. Железный режим, кормежка и сон строго по часам. Покормили и положили спать. Поорет и заснет. Потом привыкнет и орать перестанет. Ночью не кормить. Давать отдых матери и детскому желудочно-кишечному тракту».

После двух месяцев сумасшедшего дома, когда малыш плакал, бабушка пила валидол, а мать-ехидна отсчитывала время кормления с точностью до минуты, наступил покой. Вася больше не плакал, когда его клали в большую плетеную корзину, купленную за пять рублей у торговки пирожками на рынке. По Споку это была прекрасная кровать для младенца – легкая в переноске. К тому же она прекрасно вентилировалась. В девять вечера мы целовали младенца и выключали свет. До шести утра было тихо. Система работала.

Когда ему было уже месяцев девять, у Василия неожиданно обнаружился странный интерес к книжному шкафу. Сначала мы никак не могли понять, что же ему нужно. Каждый день он плакал и тянул к шкафу ручки. Я доставала с полок разные книжки, показывала ему, но он злился, сучил ножками и орал. Я была очень юной матерью, поэтому тоже злилась и пихала орущее существо отцу. «Я больше не могу! – заявляла я. – Ну какого рожна ему надо?»

– Какого рожна тебе надо, деточка? – сделав страшное лицо, спросила я у малютки, безуспешно пытаясь засунуть ему в рот пустышку.

Он помотал головой и выплюнул соску. Потом вдруг замолчал и издал странный звук.

– Тсы! – выдохнул он из себя. В смысле, произнес.

– Тсы! – теперь он произнес вполне отчетливо.

– Тсы! Тсы! Тсы! – он опять заорал и засучил ножками.

– Я сейчас вскроюсь, – обреченно сказала я своему мужу и поставила бутылочку с водой прямо на полку шкафа, рядом со старым, круглым будильником.

Будильник достался от бабушки, я его любила, несмотря на громкий ход, слегка облезлую пимпочку, по которой лупило с утра уже третье поколение, и пожелтевший циферблат.

– Тсы! – опять произнес ребенок, и на его личике отразилось неподдельное страдание.

– Дай сюда часы, – неожиданно тихо попросил муж.

Еще не понимая зачем, я протянула будильник ему.

– Васенька, часы? Ты хочешь часы?

Ребенок заулыбался и потянулся к часам.

– Тсы, – еще продолжая всхлипывать, счастливо повторял он. – Тсы! Тсы!

Мы, конечно, обалдели и, не совсем веря в происходящее, поднесли громко тикающий будильник к уху младенца. Он улыбнулся и пустил пузыри.