Алена Свиридова - Счастье без правил

«Мальчик, какая у тебя интересная шапка, тебе в ней не жарко?» – «Не жарко, естественно, вы что, не видели, как горцы летом в меховых папахах ходят, это специально, чтобы не жарко, а это войлок, тоже специальный, а значки, так это мой папа летает и привозит», – снисходительно объясняю я. На меня поглядывают, как мне кажется, с уважением.

Мне нравится носить шорты и рубашки, бегать по пляжу в одних трусах, без этих уродливых девчачьих лифчиков и панамок.

Мой отказ быть девочкой окончательно утвердил дедушка. С формулировкой «ребенку жарко» он отвел меня в парикмахерскую.

«Ваш мальчик так оброс», – пролила бальзам на мое сердце строгая парикмахерша. Дедушка в пререкания решил не вступать. После процедуры мы радостно зашагали домой. Дедушка с прической «под Котовского» и я с «полубоксом».

В том, что я не мальчик, я никого не собираюсь разубеждать.

Наоборот, это мне очень нравится.

Пришедшие из кино родители устало махнули рукой. Спорить или убеждать в чем-либо дедушку был дохлый номер. Это именно он назвал меня Аленой, несмотря на волю родителей и убеждения работницы загса, что такого имени не существует, а есть гордое и прекрасное имя Елена, что в переводе с греческого означает – свет и блеск. На что дедушка ей резонно ответил, что про Елену Прекрасную он, конечно, слышал, но в русских сказках говорится: «Жили-были дед да баба, и была у них внучка Аленушка». Вот и он желает внучку Аленушку, а никакую другую не желает.

Наконец-то взрослые, взяв с собой надувной матрас, старое покрывало и пакет с персиками, громко звякнув железными воротами, выходят на улицу. Пахнет выжженной на солнце травой, акацией, железной дорогой, узкая колея которой проходит совсем близко, и жареной рыбой. Рыбу постоянно все жарят, но в разное время.

Так и не удалось моей маме увидеть золотоволосую красавицу Елену.

Вместо нее по двору бегал тощенький стриженый мальчик, с несуществующим в святцах именем.

Все дома на нашей улице, вернее только на нечетной ее стороне – такие же, как и у нас. Построенные по финскому проекту, двухэтажные и деревянные, они радуют глаз застекленной верандой и крутой, тоже деревянной, лестницей, ведущей в маленькую комнатку наверху. Рядом с этой комнаткой располагается узкий, пахнущий горячей крышей и нагретой пылью чулан, где я провела немало сладостных часов, копаясь в старых журналах, вьетнамках и босоножках. С лестницы можно запросто упасть. Однажды я здорово навернулась и содрала кожу на спине. А на первом этаже гостиная, где вся семья смотрит телевизор, спальня, где всегда темно и прохладно из-за того, что всегда закрыты ставни, и зимняя кухня, которой летом не пользуются, и она автоматически превращается в еще одну спальню…

Да, что-то я отвлеклась, мы же уже вышли за ворота, которые, страстно гремя цепью, охраняет старый, но не потерявший дворняжий гонор Туман. «Тума-ан, Туманчик, пока, мы скоро вернемся». Туманчик, вывалив язык, возлегает в прохладной, вырытой им же самим ямке между корнями большого и разлапистого грецкого ореха, который поспеет уже после нашего отъезда.

Дома на четной стороне улицы – одноэтажные, построенные в основном из камня-ракушечника, местного строительного материала, добываемого прямо здесь же, в скале, которая упирается в пляж. На четной стороне живут выходцы с Кубани, или, как их здесь называют, кубанцы`. Прямо напротив нашего дома живет мой друг Павлик. Он как раз из кубанцов. Павлика мы берем с собой, чему я очень рада. Мы друг друга веселим, рассказываем страшные истории и хвастаемся. Я – своим отцом, а он своим братом, который учится в мореходке. Так же мы носимся друг за другом по пирсу и ныряем. Понятное дело, с Павликом ходить на море в десять раз интереснее, чем без него. До пляжа нужно идти примерно минут пятнадцать. Мы весело шагаем мимо стадиона, где на покрашенной известкой ограде стоят мощные гипсовые статуи физкультурников, мужчины и женщины в трусах и майках, застывшие в напряженных позах. По вечерам, когда спадает жара, очень интересно ходить на стадион. Там уже никого нет, даже сторожей, громко поют невидимые цикады, сидя на ветках карликовых акаций, и мы до одури носимся по кругу и ждем, когда же откроется второе дыхание. Когда оно открывается, носимся еще столько же или идем прыгать в прыжковую яму. Так что сейчас, проходя мимо гипсовых атлетов, мы с Павликом предвкушаем вечерний моцион. Павлик младше меня на год, невысокий, но крепкий и спортивный, со смуглой кожей, вдобавок дочерна загоревший. Вообще он похож на цыганенка, только волосы не кудрявые, а прямые и коротко постриженные, и глаза круглые, хоть и карие. Я тоже стриженая и загорелая, и глаза у меня тоже круглые, но зеленые, а волосы на солнце уже выгорели добела.

Десять утра, но уже душно, морской ветер еле поднялся с пляжа на гору, на которой стоит наш поселок, запутался в верхушках деревьев и повис. Поднялся и выдохся. Да, подниматься с пляжа очень непросто, почти как на Мамаев курган, особенно когда ты уже перекупался, перезагорал и перегрелся, и сдутый надувной матрас весит тонну, и все эти маски, ласты, трубки оттягивают руки, короче, это та цена, которую ты платишь за удовольствие от встречи с Морем.

Но это будет еще не скоро. Домой мы пойдем часов в пять. А сейчас так приятно сначала уловить этот запах, который я ни с чем не спутаю, такой вкусный, соленый, с примесью нагретого песка, сухих водорослей, дальних странствий, смолы для лодок, сушеных бычков и чего-то такого, отчего я переполняюсь чувствами, которые и сама не могу объяснить. Все. Мне хочется бежать, быстрее и быстрее. Море, я тебя чую, и сейчас я тебя увижу. И вот оно появляется. Молочно-золотое, дымчатое, с жемчужным отливом. Расслабленно-ленивое, как красавица одалиска после сладостной ночи, полной неги и истомы.

Мы с Павликом, презрев каменные ступеньки, поднимая босыми пятками пыль, буревестниками бросаемся вниз по узкой, безумно крутой тропке, которая позволяет нам встретиться с Морем гораздо раньше, чем родители, чинно спускающиеся по лестнице. Надо сказать, что тропинка проходит мимо пещер, в которых местные жители добывали для хозяйственных нужд тот самый камень-ракушечник, из коего построено очень много домов в Аршинцево. Пещеры меня привлекали необычайно, но родители туда лазить не разрешали. Судьба Тома Сойера не давала мне покоя, и как-то раз, наплевав на родительские запреты, захватив с собой стеариновые свечи и бельевую веревку, мы отправились на поиски приключений. Приключение оказалось весьма коротким – весь пол в пещере был украшен кучками и бумажками, так что ступить было некуда, видно, стыдливые отдыхающие давно использовали это место в качестве общественной уборной. Вот так жестоко реальность разбивает наши фантазии.