Джеймс Коми - Высшая степень преданности. Правда, ложь и руководство

Знание и доказывание того, что находится в чьей-то в голове, всегда трудная задача. С самого начала этого расследования из моей головы не выходило закрытое лишь несколькими месяцами ранее недавнее дело бывшего директора ЦРУ Дэвида Петреуса. В 2011 году Петреус передал многочисленные дневники с кладезем весьма деликатной совершенно секретной информации автору, с которым у него был роман. В отличие от тех, с кем переписывалась Хиллари Клинтон, у того автора не было соответствующего допуска или законной потребности обладать этой информацией, включавшей записи обсуждений весьма деликатных программ с Президентом Обамой. Ради всего святого, Петреус был директором ЦРУ — ответственным за секреты государства. Как и любой в правительстве, он знал, что то, что он делал, было неправильным. Он даже позволял той женщине фотографировать ключевые страницы секретных документов. А затем, словно подчёркивая, что знал, что ему не следовало делать то, что он сделал, солгал агентам ФБР о том, что сделал. Несмотря на все эти чёткие и убедительные доказательства, по фактам, намного худшим для него, чем для госсекретаря Клинтон, и после того, как он демонстративно солгал ФБР, Министерство юстиции обвинило его лишь в мисдиминоре, после того как он заключил сделку о признании вины. В апреле 2015 года его признали виновным и приговорили к штрафу в сорок тысяч долларов и испытательному сроку на два года.

Обвинение в мисдиминоре, полученное Петреусом за неправильное обращение с секретными материалами было справедливым, и согласовывалось с предыдущими делами, но я решительно спорил с генеральным прокурором Холдером, что Петреуса также следовало обвинить в тяжком уголовном преступлении за ложь Бюро. Прокручивая в голове дела Марты Стюарт, Леонидаса Янга и Скутера Либби, я утверждал, что если мы не собирались привлекать отставных генералов и директоров ЦРУ к ответственности за откровенную ложь во время расследований, то как могли оправдывать тюремное заключение за то же самое тысяч других? Я считал, и по-прежнему считаю, что к Петреусу отнеслись на основе двойных стандартов по признаку классовой принадлежности. Бедного человека, неизвестного человека — скажем, молодого чернокожего баптистского священника из Ричмонда — обвинили бы в тяжком уголовном преступлении и отправили в тюрьму.

Несмотря на не стихавший барабанный бой в консервативных СМИ, полный раздутых скандалов и захватывающих дух откровений, имевших мало практического смысла, дело Хиллари Клинтон, по крайней мере, насколько мы знали вначале, казалось, и близко не приведёт к чему-то, стоящему в один ряд с делом генерала Петреуса по объёму и уровню секретности материалов, с которыми обращались не должным образом. Хотя было похоже, что она пользовалась незащищённой системой для некоторых секретных тем, все, кому она писала, судя по всему, обладали и соответствующим допуском, и законной потребностью в обладании этой информацией. Так что, хотя мы не собирались предрешать результат, мы начали расследование в отношении Клинтон с осознанием, что вряд ли это будет дело, которым займутся профессиональные прокуроры из Министерства юстиции. Конечно же, всё могло измениться, если бы мы смогли обнаружить вещественное доказательство в виде электронного письма, в котором кто-нибудь из правительства говорил бы госсекретарю Клинтон не делать то, что она делала, или если бы мы смогли доказать, что она препятствовала правосудию, или если бы она, как Петреус, солгала нам во время опроса. Всё это включало бы в себя то, что мы смогли бы доказать вне разумных сомнений, совершенно отличный от словесных выпадов в телевизионных ток-шоу или в Конгрессе стандарт.

Вашингтон — город фракций, и видные республиканцы предсказуемо тотчас же завели песнь, что администрации Обамы нельзя доверять при расследовании в отношении вероятного претендента на президентство от Демократической партии и бывшего должностного лица администрации Обамы. Многие республиканцы, подталкиваемые самозванными экспертами по правовым вопросам и вопросам расследования в своих любимых средствах массовой информации, и зачастую реагировавшие на неточные или вводящие в заблуждение новостные репортажи, казалось, были уверены, что бывший госсекретарь совершила преступления, худшие с тех времён, как Розенберги передали русским наши ядерные секреты в 1950-х годах, и были казнены за это. Демократы, в свою очередь, с самого начала отмахивались от этого дела, заявляя, что проверка электронных писем не являлась даже «расследованием», а всего лишь «обзором», или каким-либо другим подобным вымученным эвфемизмом.

Под сильным давлением президентской кампании Клинтон, «Нью-Йорк Таймс» вернулась к опубликованной 23 июля 2015 года истории, в которой сообщалось, что Министерство юстиции рассматривает возможность открыть уголовное расследование обращения Клинтон со своей электронной почтой. Вследствие настойчивого сопротивления команды Клинтон, «Таймс» внесла две отдельные правки в свою оригинальную статью — первую, утверждавшую, что сама миссис Клинтон не являлась целью какого-либо расследования, и затем, днём позже, меняющую описание переданного генеральным инспектором в ФБР обращения с «уголовного расследования» на «нарушение режима безопасности». Хотя, может «Таймс» и считала необходимыми эти пояснения, их оригинальная история была намного ближе к истине. Это было правдой, что в обращении в ФБР генерального инспектора не использовалось слово «уголовный», но ко времени истории в новостях у нас уже было открыто полное уголовное расследование, сосредоточенное на поведении госсекретаря. Мы не стали поправлять «Таймс» и возражать кампании Клинтон, так как — следуя нашей практике — ещё не находились на подходящем этапе для подтверждения расследования. И всё же, этот эпизод ожесточённой борьбы, подробный разбор используемых слов, являлся лишь крупицей того, что будет дальше, и многие в ФБР знали это.

* * *

— Ты ведь знаешь, что подставляешься по полной?

Летом 2015 года заместителем директора ФБР был прямой, умный, обладающий мрачным чувством юмора профессиональный специальный агент по имени Марк Джулиано.

Я натянуто улыбнулся. «Ага», — сказал я. — «Живым никто не уйдёт».

Конечно, не впервые я оказался в самом центре чего-то, гарантирующего восстановление против себя, и даже ярость, кого-то из очень могущественных людей. В некотором смысле, я тогда даже представить не мог, что Марта Стюарт, Скутер Либби, «Звёздный Ветер» и политика в отношении пыток администрации Буша были подготовкой к тому, что лежало впереди. Во всех тех ситуациях мы под огромным давлением старались отодвинуть голоса со всех сторон, и следовать закону и фактам. Даже сейчас, оценивая прошедшие события, я по-прежнему считаю, что мы поступали правильно.