Самуил Верников - Записки военного переводчика

В вагоне произошло размежевание. С одной стороны сидели мы, офицеры, с другой — два пожилых немца, болезненного вида молодой однорукий инвалид, старуха немка и миловидная женщина с худеньким мальчиком лет семи. Мальчику было тесно на сиденье. Он ерзал, мешал матери и соседям.

Капитан-артиллерист молча, но доброжелательно потянул мальчишку к себе и усадил его рядом на свободное место. Мать благодарно подняла глаза и чуть слышно проговорила:

— Данке! (Спасибо!)

Артиллерист что-то нечленораздельно пробурчал в ответ. Было видно, что в немецком языке он не силен.

Итак, все быстро разместились и так же быстро угомонились: у каждого обитателя купе днем были свои дела, все устали. Вскоре воцарилась тишина.

За окнами плыла темная осенняя ночь. Света в купе не было. Лишь луна, изредка пробиваясь сквозь густые облака, неверным, колеблющимся светом освещала лица спящих. В купе, склонившись на плечи друг другу, спали наши офицеры, прижавшись к артиллеристу, уснул немецкий мальчик. Спали и немцы. Бодрствовали только двое. Молоденькая немка — мать мальчика — и я. Наш тихий разговор не тревожил крепкого сна усталых спутников.

Немка рассказала мне свою нехитрую историю. Дочь ремесленника. Окончила гимназию. Полюбила. Вышла замуж. Через год мужа призвали. Это было в сорок первом. Еще через месяц уже воевал на Восточном фронте. Уже больше года от него никаких вестей. Городок на берегу Одера, где они жили до войны, полностью разрушен. Сейчас едет к сестре в Дессау. Знает, что Дессау тоже разрушен. Но дом сестры уцелел. Будет ждать мужа. Быть может, он вернется. И она, протягивая ко мне руки, спрашивает:

— Вернется мой муж, господин офицер? Вспоминаю нескончаемые колонны пленных в 1944 году, том самом году, когда без вести пропал муж Кристины — так звали мою спутницу.

— Очень может быть, что он вернется, фрау Кристина. В сорок четвертом многие солдаты к нам в плен попали.

— Плен, — задумчиво проговорила Кристина. — Пока я не увидела русских, таких, как этот офицер (в лунном свете я увидел, что немка с теплой улыбкой указала на артиллериста), да, до тех пор, пока я не увидела сегодня, как ваш офицер играет с моим мальчиком, я считала, что лучше бы мой Герберт был убит в бою. Ведь мы знали, что плен у нас в Германии для русских был страшен. И мы считали, что русские вправе отвечать нам тоже жестокостью. Я никогда не задумывалась над тем, кто и почему начал войну. Говорили по радио, что виноваты русские. Я верила. Что знает у нас простая женщина? Дети, кухня и церковь — вот удел женщины. Так нас учили. Говорили про русских — враги, враги, враги. Рисовали советских на плакатах с ножами в зубах. А на деле совсем не так. Герберт рассказывал, как наши солдаты при отступлении на фронте жгли деревни, про расстрелы, которые гестаповцы совершали. Выходит, вы нам мстить должны. А вы нас в вагон к себе позвали, а могли бы свободнее устроиться.

Кристина, закончив свою исповедь, замолчала.

И тогда я попросту рассказал молодой женщине о нескольких своих встречах с немцами во время войны, о впечатлениях, которые вынес из разговоров с ними.

Я говорил ей о генерале Трауте — убийце тысяч советских людей, о Наумане, который, рискуя своей жизнью, помог нашим войскам, о лейтенанте Костельском, добровольно сдавшемся в плен, о капитуляции форта Кведнау в Кенигсберге.

Кристина слушала с жадным вниманием.

Было видно, что особенно поразил ее мой рассказ о разговоре командира дивизии с немецким лейтенантом Костельским.

— Да, у вас совсем другие отношения между людьми. Человеческие, — в раздумье сказала Кристина. — А ведь у нас только и было слышно — жестокость. Солдат должен быть жестоким. О человеческом отношении к людям — об этом никто и думать не смел. А как же будет у нас теперь? Неужели по-другому? Неужели и мы, женщины, сможем увидеть дальше трех «К» — Kirche, Küche, Kinder (церковь, кухня, дети)?

— Шире открывайте, Кристина, теперь глаза, — сказал я своей попутчице. — Смотрите, слушайте. Заря новой жизни пришла на восток Германии. Строить ее нужно всем немцам. И вам, Кристина, тоже.

— Не знаю, но представляю себе, что я что-то смогу делать для пользы моих соотечественников. У меня сейчас такой сумбур в голове.

Да, конечно, многое Кристине (да разве ей одной в Германии) не под силу было еще понять. Для этого нужно было время, чтобы сама жизнь научила этих людей выбрать правильную дорогу. Так я и сказал Кристине.

…Давно уже закончилась наша беседа. Поезд все дальше мчал сквозь ночь от Берлина, в глубь центральной Германии.

Начинало светать. Кристина спала, откинувшись на спинку дивана. Первые солнечные лучи, пробившиеся сквозь тучи, золотили и без того золотые пряди ее волос. Худощавое лицо с нежным румянцем щек было спокойно. Алые губы полуоткрыты. Мне вдруг стало неудобно, что я так Пристально рассматриваю свою соседку. Я встал и тихонько подошел к окну. Перед глазами поплыли развалины домов, редкие уцелевшие здания. А вот уже и надпись на вокзале: «Дессау».

Осторожно разбудил Кристину. Она начала быстро и бесшумно одевать еще сонного мальчика, стараясь не разбудить соседей по купе. Дойдя до дверей, Кристина обернулась и долго, долго смотрела на спящего капитана-артиллериста. Его мужественное лицо, пересеченное глубоким шрамом, было сурово. Губы что-то неслышно шептали. Быть может, ему снились недавние еще бои, а может, и любимая в далекой России…

Кристина неожиданно легкими шагами подошла к капитану, тихонько и нежно погладила его по жестким курчавым волосам. Капитан не проснулся. Он только улыбнулся во сне.

И вот мы идем по перрону. Впереди Кристина с мальчиком. Позади я со своим и ее чемоданами. У трамвайной остановки распрощались. Долго я смотрел вслед трамваю, а потом пошел в комендатуру — туда я получил назначение.

Случилось так, что в Дессау мне работать не довелось. Чуть ли не в тот же день меня перевели в Галле. Около двух лет я работал в отделе здравоохранения СВА земли Саксония-Анхальт. Не раз по делам службы бывал в Дессау. Но фамилии Кристины и ее сестры, их адреса не знал. И, наверное, забыл бы об этой давней встрече, если бы не мой приезд в Дессау летом 1947 года. Был я в командировке на заводе медицинских препаратов. Здесь изготовлялся прививочный материал. Мне показали небольшие, уютные цехи, где женщины в белых халатах и масках, закрывавших, кроме глаз, все лицо, работали быстро и сосредоточенно над колбами, ретортами, пробирками.

Проходя по цеху, я заметил, что одна из женщин пристально смотрит в мою сторону. Быть может, мне это только показалось? Советский офицер нечасто появляется на заводе. Обыкновенное любопытство. Я вышел в коридор.

И вдруг позади мелодичный голос: