Самуил Верников - Записки военного переводчика

«Что с ним?» — подумал я, проходя вслед за Крамером в небольшой кабинет Серковой.

Доктор Крамер не садился. Стоя, он сказал следующее:

— Я не верил в идею поликлиник. Это моя большая ошибка. Теперь, когда они начали работу, я вижу это особенно ясно. Раз я не понял сразу, что вы правы, значит, я — плохой администратор и не могу быть начальником отдела. Прошу поддержать мое заявление об отставке.

Подполковник Серкова, подняв удивленно брови, слушала краткую речь Крамера и мой поспешный перевод. Потом, мягко улыбнувшись, — это с ней нечасто бывало, — она предложила Крамеру кресло.

Доктор Крамер опустился в кресло и сидел прямо, не касаясь мягкой его спинки, ожидая ответа. Подполковник с минуту помолчала, а потом заговорила. Первые ее слова были обращены ко мне:

— Лейтенант, постарайтесь передать мои слова в теплой интонации. У меня голос огрубел. А надо, чтобы доктор понял не только мои мысли, но и мои чувства.

Серкова продолжала. И вот таков был смысл ее слов, обращенных к Крамеру:

— Мне очень приятно, что работают поликлиники. Я знала, что их трудно создать. Но теперь они созданы и работают. Вы эту задачу выполнили. Ну, скажем, с нашей помощью. Помогать вам — наш долг. Опыт народного здравоохранения у нас в СССР ведь немалый. А насчет вашей ошибки… Так я ведь тоже ошибалась. Не верила, что вы активно включитесь в эту работу. Нам одним не справиться бы было. Есть русская пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Глаз, конечно, мы у вас не тронем, но и старое поминать не будем. Ну, а с вашей отставкой я категорически не согласна.

Дальше разговор перешел на другие темы, интересовавшие двух начальников медицинских отделов, и об отставке своей Крамер не сказал больше ни слова.

…Конец декабря 1946 года. Работники немецкого отдела здравоохранения пригласили нас к себе в гости на празднование Нового года.

Мне часто по делам службы приходилось бывать в тихом небольшом доме, стоявшем на далекой от городского центра улице. Там всегда слышался перестук пишущих машинок, шелест бумаг. Деловая атмосфера. Знал я и людей отдела. От доктора Крамера — начальника и до скромной телефонистки фрау Тиле.

Но в этот праздничный вечер я не узнал отдела. Светились огни елки, умело и броско были украшены комнаты, сервирован стол. Кушанья, правда, более чем скромные, но ведь нужно помнить, что это был 1946 год. Чудесным образом преобразились и люди. Казалось, они стряхнули с себя заботы повседневности. Все шутили, веселились. Кое-кто уже собирался у бара, который был «развернут» в одной из комнат отдела.

Доктор Крамер не казался сегодня озабоченным. Евгения Евстафьевна Серкова весело улыбалась — с ней это тоже нечасто бывало. Фрау Тиле казалась в своем ярком платье просто красавицей. А может быть, я этого раньше не замечал? Даже бывший петербургский аптекарь, а ныне переводчик Крамера Томпсон — жилистый приземистый старик — казался намного моложе. Таково уж волшебство праздника…

Много было в тот вечер произнесено тостов. Запомнился мне один. Его произнес доктор Крамер.

— Мне хочется поднять этот бокал вина, — сказал он, — за фрау Серкову и всех наших советских коллег — врачей, которые с большим тактом и с большой настойчивостью помогают нам, немцам, строить новое здравоохранение в новой Германии.

Что ж, это был очень хороший тост. С большим удовлетворением перевел я вполголоса его подполковнику Серковой.

С того новогоднего праздника прошло много лет, но, когда я разворачиваю свежий номер немецкого журнала, прибывшего в мою уральскую квартиру из Берлина, и читаю об успехах немецкого здравоохранения, всегда вспоминаю об очень правильном тосте доктора Крамера, о той нужной и большой работе, которую вели в Германии в первые годы после войны советские медики в военной форме.

Однажды я получил весточку о том, что доктор Крамер, несмотря на преклонный возраст, не ушел на пенсию, продолжает работать в городе Галле. Я был искренне рад этой весточке.

В Минске живет заслуженный врач БССР Е. Е. Серкова. С радостным волнением показывала она мне фотографию новой немецкой больницы. Этот снимок прислали ей немецкие друзья, которые хорошо помнят о плодотворной работе Евгении Евстафьевны в Германии.

Бурным кипением жизни был наполнен каждый день военной комендатуры района Кведлинбурга, одной из многих работавших в Восточной Германии в 1945–1949 годах.

В течение двух лет служил я переводчиком в комендатуре Кведлинбурга. Было это в 1947-м, 1948-м и в начале 1949 года. Наша комендатура — один из таких вот «домов на площади», о которых правильно и ярко рассказал своем романе замечательный советский писатель Эммануил Казакевич. И хотя наш дом стоял не на площади, а на одной из улиц Кведлинбурга, был он тем притягательным центром, куда шли со своими делами и заботами в те дни самые разные люди — немецкие партийные и административные работники, руководители промышленных предприятий, жители городов и сел. И все они находили у работников комендатуры добрый совет и бескорыстную помощь.

Нет, не замыкались советские офицеры, посланцы своей страны, в стенах комендатуры. Они часто бывали на предприятиях, в селах. Везде и всюду помогали работники комендатуры немецким товарищам в становлении и укреплении органов самоуправления, в развитии промышленности и сельского хозяйства района, в проведении решительных мер по демократизации всей жизни, по денацификации — борьбе со всем, что было связано с проклятым прошлым, с гитлеризмом, что мешало утверждению нового.

Так было, разумеется, не только в нашем районе, а везде, в каждом районе на востоке Германии. Работники Советской Военной Администрации помогли товарищам в создании первого в истории немецкого государства рабочих и крестьян — Германской Демократической Республики.

Прежде всего несколько слов о Кведлинбурге и районе в целом.

Кведлинбург — это небольшой городок в предгорьях красивейших гор — Гарца. Город старый. Много в нем узких улочек. Впрочем, улиц не так уж много. За 20–30 минут не спеша можно пройти их из конца в конец. Промышленности в те годы, кроме пищевой, не было.

Кведлинбург — город, где родился в давно минувшее время известный немецкий поэт Фридрих Готлиб Клопшток, был по сути дела лишь административным центром районов районе же промышленные предприятия имелись. Металлургический комбинат в Тале, машиностроительный завод в Ашерслебене, разработка бурого угля в Нахтерштедте.

Нахтерштедт… Не раз приходилось мне с комендантом и другими офицерами бывать в этом небольшом шахтерском городке, в карьерах, где день и ночь шла разработка, добыча бурого угля.