Виталий Помазов - На меня направлен сумрак ночи

Зима 1971–72 гг. выдалась очень морозной. Толстый дым выдавливался из труб, как загустевшая краска. Между бараками никого не видно, все забились в теплое помещение. Выскочит кто-нибудь в туалет и тут же обратно. Поэтому дощатая уборная зимой и снаружи вся в желтоватых потеках мочи. Минус 35°C. А тут надо разгружать состав с бревнами. За работу в воскресенье дают отгул. Пригодится к освобождению. Я иду – и чуть не ломаю ногу: напарник неудачно двинул ломом бревно. Но обошлось – отделался ссадиной.

И вот апрель. В литровой банке на окне барака ветки тополя с листьями. Боря Семенычев рвет струны гитары:

Незадолго до освобождения меня приглашает к себе на беседу зам. начальника по режиму – полкума – Баранов.

Один глаз у него подбит. Мы, зэки, от расконвоированных знаем, что он гуляет от своей жены, что недавно захаживал в соседний поселок к одной даме. Там его мужики и побили.

– Ну, что, Помазов, как думаешь жить на свободе? Новых глупостей не наделаешь? Ты парень молодой, у тебя все еще впереди. А на свободе, знаешь, как хорошо!

Мне очень хочется съязвить насчет его похождений на свободе. Но сдерживаюсь.

– Глупостей? Не наделаю.

(Ох, зря я зарекаюсь. Столько их еще сделаю.)

Эта глава составлена из картинок, сцен лагерного быта, разговоров, обрывков фраз – без комментариев автора.

– Ну как, земеля, сочтемся?

– На том свете угольками горячими!

– Мало? Прокурор добавит!

–Э-эх, спиноеды!

– Кто там свистит? Гонять свистунов по шконкам!

– Замозолил сигарету, старый чихирист!

«Толковье» в коридоре:

– Я никогда не видел на гражданке такого неба…

– Я не имел совести…

– Два года спишь рядом – и не знаешь, что за человек.

– Будешь в зону подниматься? (из БУРа)

– Н-е-е. Врагов много.

– Сколько сроку осталось?

– Флягу молока допить.

– Собрать бы все рапорты – и дров не надо печи топить!

«За перекаливание печи лишить ларька и очередной передачи» (из приказа).

– Придешь с работы (на «малолетке») в холодную казарму, а он тебе час – секунда в секунду ху**ет про Ленина! Здесь за четыре месяца больше прочитал, чем там за три года. Но – веселее: турниры, телевизор. В тумбочке, однако, ничего нельзя оставить. Бьют их, крысятников, но не переводятся. В карцер имеют право сажать только на 10 суток, а раскрутить могут хоть на сто.

На политзанятии:

– Думаете, зря приглашает нас Югославия? Думаете, зря мы ездим в индокитайские народы? Зря английский империализм устраивает провокации? Нет, не зря!

Святуля:

– Не выгоняли бы утром на зарядку, сам бы делал. А так – нате вам!

Выдача сменного белья в бане. Макаров (он же Камбала, Одноглазый, Агроном – сельский хулиган, оторвал телефон у председателя и закинул в пруд): – В чем же я пойду?!

Старший барака Ганин: На вот дырявые кальсоны.

Федя Маслов, бомж по кличке Москва, уныло бубнит: Дай и мне…

– А где твои? Променял на нифеля? Еще ответишь за это!

– Кальсоны я не получал.

Борис Белов, шофер. Срок ему – семь лет. Переживает страшно. Заходит ко мне в надежде услышать что-нибудь про амнистию.

– Ну, как, что-нибудь нам будет?

– Будет, обязательно будет.

– В этом году?

– И в этом.

– Хоть ты меня поддержал.

Борис Таланов во время шпаклевки глядел-глядел на тоскливые физиономии окружающих и рассмеялся: – Ну и преступники! Какие же мы, к черту, преступники!

Китаев мучается желудком. В санчасти соды нет, присланную в заказном письме не отдают (как бы чего не вышло!). Мастер на производстве сжалился, принес соду (разумеется, в нарушение режима). – Ну, теперь я живу!

В шпаклевочной Марьяна (Маринин) разрисовывает платок – «марку» – цветными стержнями. Потом рисунок закрепляется в солевом растворе. Сюжет: под деревом девушка, перед ней море с громадным лайнером, вдалеке маяк. Называется – «После шторма».

– В тюрьму ворота широкие, а назад, ох, какие узкие.

– Разменял третий десяток, ну, потом раскрутился, и дали пыжа (расстрел).

Святуля влезает на второй ярус шконки.

– Ну и неуклюжий ты!

– Нет, я очень уклюжий!

Капитан Махалов ведет политзанятия:

– Вместо того, чтобы пьянствовать, изучайте (на свободе) директивы съезда!

Статья из «Агитатора» об успехах строительства социализма на Кубе. Сто тысяч безработных кубинцев «принудительно привлечены к общественно-полезной работе».

– То есть посажены в лагерь?

– Ну, не знаю, как там конкретно. Производство выросло в два раза!

Рассказывает о вольной жизни завсегдатаев тбилисских подвальчиков и духанов: – Этих бездельников тоже было бы неплохо привлечь.

– А вы сами-то верите в коммунизм?

– Верю!

– Конечно. А что вам еще говорить!

– Семь лет работал на кума, а узнали только в последние месяцы. Считался в доску свой. Жил в лучшей семье. Четыре БУРа оттянул. С водкой не раз попадался. Все семь лет от звонка до звонка оттянул и все время стучал. Узнали – сначала никто не поверил: «Чтоб Симоха стучал…» Он из БУРа на зону уже подниматься не стал. Дело прошлое, убили бы. Два последних месяца у кума отсиделся.

Законы «малолетки»:

За подлянку считается: курить «Приму» – из-за красного цвета коробки, поднимать оброненные деньги, хлеб, сигареты, мыть голову, тело и ноги одним и тем же мылом.

Все не устоявшие – «чушки», «чухна», их за людей не считают и издеваются как только могут.

Плакаты:

Надо уметь сливать свою жизнь с общественной жизнью!

С чистой совестью – на свободу!

Знай и помни всегда – в твоих руках твоя судьба.

Признание вины – половина исправления. Умел ошибаться, умей и исправляться.

Ваня – лагерный шут. Горбатый, однорукий дурачок. Срок получил «за покушение на жизнь представителя власти». Стоял он с мужиками у пивного ларька за своей законной кружкой пива. Подошел милиционер и берет без очереди. Все смолчали. А Ваня вывернулся:

– Ты что лезешь без очереди?!

– А иди ты…

– Ах та-ак! Я маленький, горбатенький, ловконький… Кэ-эк садану ему по башке кружкой! А что он без очереди лезет.

Ваня бреется.

– Мне не стыдно и порезаться – я одной рукой.

Бритву открывает о голый живот.

– Вот хожу без рубашки, грязная она, а новую не выдают. А мне бы девчонку подходящую – я маленький, горбатенький, симпатичненький.

Цыган Коля Машиновский. Сидит за исконное цыганское ремесло – конокрадство. Но служил в армии, работал шофером. Рассказывает, как не попал на химию. Сидит комиссия из трех человек и решает, кто достоин отправки на химию, кто – в лагерь.