Виталий Помазов - На меня направлен сумрак ночи

Начальственная пирамида начинается с «хозяина» – начальника колонии майора Репина. Ниже стоят начальник по режиму, дежурные помощники начальника колонии (ДПНК) майор Беспалов («Культя»), ст. лейтенант Полутаржицкий, замполит капитан Кузнецов, отрядные (у нас капитан Махалов), полкума Баранов, надзиратели в зоне (самый вредный – Савельев по кличке Бандера), надзиратели (контролеры) на вахте Мамаев (дед Мамай) и Полтора Ивана.

Им одним с 800 зэками не совладать, но на то есть СВП – совет внутреннего порядка, «красноповязочники», «козлотня». Это люди, набранные обычно из проворовавшихся начальников и других добровольцев, желающих освободиться по половине срока или выйти «на химию». Это низовое звено – главные враги остальных зэков, поскольку им надо любым способом выслужиться перед начальством колонии.

На «химию» выходят рядовые зэки, у которых нет нарушений и небольшой срок. Работа на стройках народного хозяйства (Автозавод, Дзержинск) тяжелая, жизнь в общежитии разгульная, потому большая часть «химиков» возвращается в ИТК. При этом срок пребывания на «химии» – хоть год, хоть два – не засчитывается. Многие, понимая это, сразу же едут к себе домой, гуляют от души две–три недели, потом с нарядом милиции возвращаются в колонию. «Я все равно на химии не удержался бы, а так дома побывал, погудел на воле!»

Основные статьи на нашей зоне общего режима 89 – хищение государственного имущества и 144 – кража – более пятидесяти процентов, 10–15 процентов – хулиганы, примерно 10 процентов – шофера. «Политических» – я со своей 190-1 статьей и молодой баптист (ст.142), он был в другом отряде и бараке, вел себя замкнуто, и мы с ним не пересекались.

Переводом с «малолетки» приходят 18-летние ребята с тяжелыми статьями: убийство, изнасилование, грабеж. Все они рады попасть на взрослую зону, поскольку на «малолетке» царят жестокие нравы, всевозможные ограничения и унижения, да еще учеба в школе и засилье тупой политинформации.

Политинформации есть и у нас. Проводит их в Красном уголке обычно отрядный или замполит Кузнецов. Ходить обязывают, но все идут довольно охотно, ожидая какое-нибудь развлечение, и обычно не разочаровываются.

Главное воскресное развлечение – кино. (Здесь я впервые увидел «Белое солнце пустыни» и не был им очарован: в неволе особенно чувствуешь ложь, поэтому лживая картинка большевистской цивилизации трудового Востока заслонила художественные находки фильма.) Но воскресенья и особенно праздники отравлены шмонами: ищут самодельные кипятильники, ножи, книжки-самоделки из библиотечных книг, карты. Для этого заключенных с матрасами выгоняют на улицу.

В праздники устраиваются концерты самодеятельности, участники получают небольшие поощрения в виде дополнительной пайки или двух рублей на ларек. Номера и исполнители бывают неплохие. Так, одному плясуну дружно хлопали, долго кричали «Бис!». Но он вышел, раскланялся: «Еще сплясал бы, да харчи не те!»

Харчи известно какие. Утром пайка хлеба и черпачок 20 гр. сахара. Каша-шрапнель, без масла, а иногда и без соли. В обед – баланда без мяса в алюминиевой миске и на второе опять каша. Вечером картошка с кусочком рыбы. Самое вкусное блюдо – самодельные, из теста, макароны, сваренные в мясном бульоне.

Ну и – ларек. Из заработка (60–70 рублей) половина идет на содержание лагерной системы, 28 рублей на питание, остальные – на оплату судебных издержек, алименты или выплату ущерба. Если что-то после этого остается на счету или поступят деньги от родственников, можно раз в месяц отовариться в ларьке на 7 рублей (на строгом режиме – на 5, на особом – на 4 руб.). За перевыполнение плана можно дополнительно отовариться еще на два рубля. Деньги эти безналичные, но на указанные суммы можно приобрести в ларьке: грузинский чай 1–2 пачки, две буханки белого хлеба (в лагере хлеб только ржаной), маргарин, слипшиеся конфеты-подушечки, задубелые пряники, самые дешевые папиросы и сигареты.

Отсидевшему половину срока заключенному положена пятикилограммовая посылка раз в четыре месяца и две килограммовые бандероли в год. Но все эти «блага» лишь для того, у кого нет нарушений режима. За нарушение можно лишиться и очередного свидания.

Наличные деньги тоже попадают на зону, стоят они в несколько раз дороже номинала. Через контролеров и расконвоированных зэков на них можно достать с «воли» чай и даже водку.

Чтобы выжить в таких условиях, несколько человек – друзей, «кентов» – объединяются в семьи. Каждая семья состоит от 4–5 до 10–12 человек. Совместно решается, что брать в ларьке, как делить полученную кем-то из членов семьи посылку. Куришь – не куришь, а сигареты «Памир» надо брать на всех.

Дискриминации по возрасту, сроку пребывания, национальности в лагере нет. Девяносто процентов заключенных – русские, новичок ты или давний сиделец, значения не имеет: ты, может быть, сидишь давно, но срок у тебя четыре года, а приходит новичок – у него 10 лет. Кому легче? Старая лагерная поговорка: «Каждому свой срок долог!» Пожалуй, самые большие сроки в нашей зоне у шоферов: совершил аварию с жертвами – 7–10 лет.

Как водится, в зоне есть свой шут, свои «герои» – завсегдатаи БУРа (барака усиленного режима). Есть свои стукачи и презираемые всеми «опущенные» – пассивные гомосексуалисты. Активные – ходят гордо. Хотя тех и других немного. Зато хватает – природа требует! – онанистов. «С Дунькой Кулаковой забавляется», – шутят про таких, но зазорным занятие не считается. Особая группа – «нюхальщики» – молодые ребята, нюхающие ацетон. Из куска наждачной шкурки свертывается трубка, куда вставляется смоченная в ацетоне вата. «Нюхальщиков» видно по распухшим покрасневшим носам.

Почти в каждом отряде есть своя гитара и один–два гитариста. Поется лагерный фольклор и ранние песни Высоцкого.

Лагерная валюта – пачка чая. На чай можно выменять всё, в том числе судьбу человека. Сколько начальство ни боролось с кипятильниками, бесполезно. В свободное время семья садится в кружок и по два–три глотка пьет чифир, передавая горячую кружку из рук в руки. Ценится и кофе, особенно растворимый – «шустряк». Но в начале 1972-го его в передачах запретили. Спитой чай – нифеля, вторяк – пьют по-бедности.

Редкий зэк не имеет клички, «кликухи», производной от его фамилии, профессии, внешних данных или места проживания.

В своей бригаде я сразу получил полуснисходительную, полууважительную кличку Студент. Моя семья, сложившаяся к окончанию срока, состоит в основном из «расхитителей социалистической собственности». Это Слава Рожков из секретного Арзамаса-16, три года за вынос железок с завода. Григорий Глушков и Виктор Глинин (Ганс) – оба «несуны», образованный, самолюбивый алиментщик Володя Забродин. На соседних койках – тунеядец с Сенной площади Володя Святухин (Святуля), канавинский вор-ларечник Боря Семенычев, мучающийся желудком работяга Китаев (тоже 89-я), цыган Олег Туваев (Мора).