Леонид Млечин - Сталин VS Троцкий

Дорогой Серго. Что они делают. Еслим был пириод когда они скрывали, что они ведут фракции работу, то в данное время этого уже нет. Они не скрывают и привлекают к своей работе всякого, лиш был бы против ЦК. Они борятся всячискими способами чтобы подорват авторитет к парти и расшатат ея дисциплину…»

Поразительным образом Сталин производил впечатление и на более просвещенные умы, чем те, что трудились в партийном аппарате.

— Иосиф Виссарионович, — говорил о нем руководитель Союза писателей Александр Александрович Фадеев, — как известно, был большим артистом и по-разному мог разговаривать — и с подковыркой, а когда нужно, мог и так человека увлечь, так приласкаться, такой натурой показаться, что, кажется, ты ему должен всю душу доверить.

Дорога к власти не была простой. В двадцатые годы члены политбюро чувствовали себя уверенно и самостоятельно, спорили со Сталиным, иногда не принимали его предложения. Для них Иосиф Виссарионович — не вождь, а первый среди равных. Ему приходилось считаться с их мнением, договариваться с ними. Вот когда члены политбюро превратились просто в подручных, Сталин переменился. Исчезла необходимость быть веселым и привлекательным. Больше не надо было завоевывать ничьи сердца, достаточно было держать их в страхе, сажая их жен или помощников.

Троцкий на пленуме ЦК едко откликнулся на слова Сталина насчет того, что надо вымести оппозицию из партии, сравнив его с дворником:

— Как заходит речь о метле, вы в своей тарелке. Бляху вам и метлу — вот и вся ваша платформа полностью.

В 1927 году оппозицию практически разгромили. Видных оппозиционеров (в общей сложности почти полтораста человек) выслали из Москвы в отдаленные города страны под надзор представителей ОГПУ. Летом как активного троцкиста отправили в Сибирь, в село Колпашево, Ивара Тенисовича Смилгу, бывшего члена ЦК и Реввоенсовета. В последние годы он был ректором Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. 9 июня проводить его в ссылку на Ярославском вокзале собралось полторы тысячи человек, в основном рабочие. Приехал Троцкий. Он выступил с речью. Пели «Интернационал». Ивар Смилга сказал, что, несмотря на трудные времена, нужно оставаться верными ленинцами.

Секретарь Центральной контрольной комиссии, он же заместитель наркома рабоче-крестьянской инспекции Николай Михайлович Янсон доложил своему начальству: «Приходится констатировать, что это вылилось в своего рода уличную демонстрацию, направленную против ЦК…»

Массовые проводы Ивара Смилги были неприятным сюрпризом для партийного руководства: столько людей не побоялись продемонстрировать свои симпатии оппозиции. Пропагандистский аппарат предпринял особые усилия для того, чтобы превратить Троцкого из героя революции в ее врага. На это ушли годы. Борьба с троцкизмом, отмечают историки, была сначала чистой воды борьбой за власть, а затем поводом для массовых репрессий.

«Я вернулся домой из Западной Европы в июне 1927 года, — вспоминал нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин. — В Москве все говорили о войне. Я пытался их разубеждать. Никто не собирается нападать на нас, говорил я. Потом один сотрудник просветил меня. Он сказал: «Ш-ш-ш! Нам это известно. Но мы должны использовать эти слухи против Троцкого».

Лидеры оппозиции во главе с Троцким отправили в ЦК «Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б) (Кризис партии и пути его преодоления)». В прежние времена оппозиция имела право накануне съезда опубликовать свои документы в партийной печати и получить слово на съездовской дискуссии. На сей раз политбюро запретило распространение этого документа. Его решили все-таки где-то напечатать. И тут появился человек, предложивший размножить документы на гектографе — до появления ксероксов это была высоко ценимая услуга. Доброхот активно взялся за дело. А в решающий момент в типографию нагрянули оперативники ОГПУ и всех задержали.

Видные деятели оппозиции Леонид Серебряков и Евгений Преображенский, которые при Ленине были секретарями ЦК, обратились в ЦК и ЦКК с возмущенным письмом:

«Имея в руках все типографии, всю печать, все партийные ресурсы, вы не даете нам, старым большевикам, защитить перед партией накануне съезда наши взгляды и заставляете нас прибегать к этим кустарным способам размножения наших предсъездовских материалов. Мы требуем немедленного освобождения всех арестованных по этому делу…»

И тут чекисты выбросили свой главный козырь: добровольный помощник оппозиции — «бывший офицер-врангелевец». Политбюро и президиум Центральной контрольной комиссии сообщили всей стране о том, что троцкисты связаны с белой эмиграцией, с контрреволюционерами. Оппозиционеров обвинили в сотрудничестве с «военно-путчистской организацией», готовящей в стране военный переворот. Это уже не внутрипартийные споры, а антигосударственное преступление.

Но у оппозиции еще были свои люди в государственном аппарате, и выяснилось, что это чекисты подослали оппозиционерам своего секретного сотрудника. Председатель ОГПУ Вячеслав Рудольфович Менжинский признал, что «врангелевский офицер» — на самом деле агент госбезопасности. И Сталин это прекрасно знал. На пленуме ЦК он как ни в чем не бывало заявил:

— Оппозиция скачет и играет, подымая шум по поводу того, что бывший врангелевский офицер, к которому обратились союзники оппозиции, оказался агентом ОГПУ. Но что же тут плохого, если этот самый бывший врангелевский офицер помогает советской власти раскрывать контрреволюционные заговоры?

Как говорилось в заявлении лидеров оппозиции, дело сделано: «легенда о «врангелевском офицере» гуляет по стране, отравляя сознание миллиона членов партии и десятков миллионов беспартийных».

На основании этого обвинения Троцкого вывели из ЦК. 2 ноября 1927 года «Правда» опубликовала отчет о последней речи Троцкого, произнесенной на пленуме. Собственно, говорить ему не дали. Члены ЦК, как гласила стенограмма, кричали бывшему председателю Реввоенсовета:

— Меньшевик! Предатель! Сволочь! Либерал! Лжец! Каналья! Презренный фразер! Ренегат! Гад!

Уничтожение оппозиции происходило на фоне экономического кризиса. Руководство страны твердило о потрясающих успехах, в реальности промышленное производство не достигло уровня 1913 года. Товарный голод. Очереди за хлебом. С 1926 года стала расти безработица. 1927 год, когда отмечалось десятилетие революции, знаменовался множеством забастовок, бастовали такие крупные предприятия, как Балтийский завод.

«Нестабильность и неопределенность в жизни, непредсказуемость действий власти вели к значительному росту числа невротизированных личностей, — отмечает историк И.Б. Орлов. — Формировало своеобразную картину мира: чувство потери четких ориентиров, незащищенности в сложном и малопонятном мире, коллективное «идолопоклонство», обожествление «светлого будущего» и рассмотрение настоящего и прошлого поколений как материала для унавоживания почвы в целях выращивания этого будущего, стремление встретить наступление земного рая очищением земли от «вредных насекомых».