Наталья Варлей - Канатоходка

На юбилейный вечер в Доме Ханжонкова в Москве собралось много народа. Приехал и Юрий Владимирович. Шутил. Зал, как всегда, восторженно его принимал…

А в марте в «Метрополе» проходила церемония награждения и чествование победителей премии «Лица года». Меня попросили приехать, чтобы поздравить и поприветствовать моего дорогого партнёра. Юрий Владимирович сильно прихварывал и лежал у себя на даче, но его очень просили, и он пообещал!.. И приехал!..

Я вообще подозреваю, что он не в силах бывал отказаться, когда его просили, поэтому он постоянно появлялся на всевозможных акциях, презентациях, заседаниях, в концертах и телевизионных передачах. Он был любим, и его хотели видеть все и везде!..

Но здесь был немалый повод – ведь он недавно отметил своё семидесятипятилетие, и теперь его награждали премией «Лица года»…

Меня, как назло, скрутила боль в позвоночнике настолько, что я не могла встать. Но не приехать я не могла!..

«Добрые» журналисты напугали мою маму, когда она прочитала заметку о том, что «на церемонию открытия Наталью Варлей буквально внесли на руках – у неё тяжёлая травма позвоночника…». Конечно, враньё – я вошла на своих двоих и старалась «держать фасон». Я поздравила Юрия Владимировича, и мы с ним вдвоём спели «Где-то на белом свете…». Мы расцеловались. Никулин выглядел очень растроганным. А у меня сжалось сердце: я внезапно поняла, как он постарел…

Это был последний раз, когда мы виделись. Перезванивались. А в последний раз его голос я слышала по телефону 23 июля. Мне нужен был его совет, и я набрала его номер. Мы поговорили. Но голос Юрия Владимировича был очень грустным. Я спросила, что случилось, и он ответил, что ложится на операцию и что «ужасно не хочется». Сейчас в передачах говорят, что у него не было предчувствия. Это не так. Он мне сам сказал, что боится. Значит, было…

Я долго не могла осознать, что Юрия Владимировича нет. Не понимала, как это может быть, хотя была на похоронах и бросила на его гроб комочек земли…

Когда я увидела посреди манежа того самого цирка на Цветном утопающий в цветах гроб, а высоко над форгангом портрет Никулина – не парадный, молодой, как это часто бывает на похоронах, а совсем недавний – добрый, усталый и немного печальный взгляд, – я уже не могла сдержать слёз…

Толпы людей три дня подряд, не переставая, шли и шли в цирк на Цветном бульваре – его дом, его детище, которое он успел реконструировать. Всех объединяло общее горе…

Когда гроб с телом Юрия Владимировича выносили из цирка, раздались аплодисменты – так провожают в последний путь артистов. А над Цветным бульваром и над Москвой полетел вой сирен карет «Скорой помощи» – так медики прощались со своим любимым артистом, любимым клоуном. И вдоль всего пути траурной процессии – от цирка, по Садовому кольцу, до Новодевичьего кладбища – стояли толпы людей, все окна были открыты, и там, и на балконах – всюду стояли те, кто прощался с Никулиным. Машины сигналили вслед процессии.

Поразительная, всенародная любовь! У каждого был свой Никулин. Кто-то любил циркового клоуна, кто-то персонажей кинокомедий, кто-то – фронтовика из фильма «Двадцать дней без войны» Германа. Но для всех он – близкий и дорогой человек…

Рядом с Никулиным было легко и гармонично, потому что один из самых главных его талантов – талант человеческого общения, неравнодушие, искренность, умение откликаться душой и сердцем не только на чужую боль, но и на чужие проблемы. И если это было в его силах, он стремился принести пользу, оказать реальную помощь – тихо, спокойно, не напоказ…

Когда было прощание с Вициным, сердце разрывалось на части от боли и горечи. Вицин среди моих партнёров был как голубок – нежный и смиренный.

И похороны его были скромными. Машины не гудели. Люди не свисали с балконов…

А ведь он был очень большим артистом! Можно сказать – великим, да не люблю я этого слова, слишком его за последнее время обесценили…

В любой передаче о Вицине, в любой статье – обязательно возникает тема: «Вицин бедствовал… нищенствовал…» и т. п.

Неправда!!! Да, он жил очень скромно, но ЖИЛ ТАК, КАК ХОТЕЛ. У него была маленькая квартирка, но – трёхкомнатная и в хорошем доме в Староконюшенном переулке с уютным чистеньким двориком и с видом на купола храма Христа Спасителя из окна. И ему совершенно не хотелось её менять – она его вполне устраивала. Он жил в ней со своей любимой женой Тамарой, любимой дочкой Наташей и любимой собакой Мальчиком. И он говорил, что счастлив. Ему не верили, потому что сейчас, к сожалению, многие любят демонстрировать своё «благосостояние» (что на самом деле просто дурной тон, глупость и безвкусица!).

А я ему абсолютно верю. Верю в то, что человек может быть счастлив, довольствуясь только самым необходимым…

«Жёлтая пресса» писала, что, «бедно одетый и неухоженный», Вицин часто на Арбате кормит голубей…

Да! Он одевался очень скромно. И любил кормить голубей. И бездомных кошек и собак. Он брал в Смоленском гастрономе кости и мясные обрезки и кормил ими животных (а не «питался сам», как я прочитала в одном издании!). Кстати, в еде он тоже был неприхотлив. Пищу любил простую. Его спрашивали: «Гоша! Ну почему ты не вставишь зубы?» А он отвечал: «Зачем? Когда я был молодой и ел мясо, мне нужны были крепкие зубы. А сейчас я старый. Я ем кашу. Мне зубы не нужны…»

И так – во всём. Он отказывался сниматься и ездить на гастроли – берёг себя. Здоровье не позволяло уже. Он категорически отказался лететь с нами в Америку, когда нас туда пригласили. И мы полетели без него: Моргунов, Саша Демьяненко и я. Его уговаривали. Но он сказал: «Нет! Далеко. Я не долечу! И как тут мои останутся без меня? Как Мальчик?!.» И остался в Москве…

Он выступал за копейки в сборных киноконцертах в Доме кино по субботам и воскресеньям. На его имени и именах других знаменитых актёров наживались бессовестные администраторы. А Георгий Михайлович был доволен: «Зато недалеко от дома!» – говорил он…

Когда мы снимали «Кавказскую пленницу», Вицин был самый старший из «троицы». Но выглядел всегда моложе и свежее всех! Он очень следил за собой. Стоял на голове – занимался гимнастикой йогов. Он шутил: «Я – йог… твою мать».

Мы снимались вместе ещё и в «Двенадцати стульях», и в «Большом аттракционе». И меня всегда поражало его удивительное свойство – умение совершенно отключаться на короткое время. Представьте себе: съёмочная площадка, суета, режиссёрские команды, артисты играют на полную катушку. А Георгий Михайлович, отснявшись в своём эпизоде, до следующего – шёл отдыхать: просто садился на стульчик где-нибудь в уголочке и среди этого бедлама и под этот шум тут же засыпал сном младенца. Минут через пятнадцать он просыпался – розовенький и свежий – и шёл в кадр, бодрый и полный сил…