Иосиф Дионисиатский - Старец Арсений Пещерник, сподвижник Иосифа Исихаста

— Геронда, — спрашивали мы, — и ничего не случилось с вашим здоровьем?

— Чада, вначале, говорю вам по правде, было трудно, но что делать? Потом же, поверьте мне, Бог сделал это таким вкусным, что мы ели как какое-то сладкое блюдо.

Это явилось плодом полного послушания отца Арсения.

«В другой раз, — рассказывает он снова, — Старец, чтобы испытать меня, как только стемнело, говорит мне:

— Давай, отец Арсений, перекусим сухариками. Читай молитву.

— Отче наш…

Я заканчиваю и готовлюсь сесть за трапезу, как вдруг слышу от Старца:

— Предположим, отец Арсений, что мы поели. Читай благодарственную молитву.

Хотя я и был голоден, но встал и ради послушания прочитал благодарственную молитву. Все бы ничего, но то же самое повторилось и в третий, и в четвертый раз. На четвертый день мои силы истощились. Да и работа в тот день была тяжелой, а ночью — бдение еще тяжелее. Тогда я говорю Старцу:

— Благослови, Геронда, больше я не выдержу, что делать?

— Э, тогда сегодня мы поедим, — отвечает он».

В такие и еще более суровые подвиги сильный духом отец Иосиф с помощью послушания увлекал за собой этого доброго старчика. И так было не один и не два дня, а на протяжении почти тридцати первых лет.

В изголовье отца Арсения в то время, когда мы познакомились с ним, всегда висела фотография его Старца и сподвижника. Когда кто-либо спрашивал его: «А это кто, старче?», — его обычным ответом, в котором проявлялась вся его простота, было следующее: «С тем, кого ты видишь, мы сорок лет ходили босыми».

И действительно: и летом, и зимой, и в снег они всегда ходили босыми.

«Как-то ночью, — рассказывает он, — из Святой Анны мы босые пошли по снегу к своей каливе. Как только отцы скита увидели следы, тотчас ударили в колокола кириакона [42]. Поскольку не было никакого праздника, скитяне прибежали в храм узнать, что случилось и почему звонили в колокола.

Тогда какой-то монах говорит им:

— Наконец-то мы нашли нагих подвижников [43]. Вот их следы. Пойдемте по их стопам, чтобы узнать, где они живут.

Они поднялись и пришли к нашей пещере. Повелительным тоном спрашивают нас:

— Где скрылись нагие подвижники?».

Отец Арсений со своей добродушной простотой отвечает им:

— Какие нагие подвижники?

— Вот они дошли до этого места, вот следы их ног!

— Эх, отцы, это мы прошли. Здесь нет никаких нагих.

— Да это не вы! Здесь есть нагие подвижники!

И действительно, это было совершенно невероятно, потому что, как известно, ноги на холодном снегу неизбежно будут обморожены. Но двое подвижников, один верой в Бога, а другой послушанием Старцу, жили превыше законов естества.

В другой раз они снова, неся на себе груз, поднимались по заснеженной тропе к своей каливе. В какой-то момент оба начали выбиваться из сил. Тогда Старец говорит:

— Отец Арсений! Моторчик дает перебои. Давай передохнем, чтобы немного набраться сил.

Подвижники разбрасывают снег в стороны и начинают творить поклоны и теплую молитву. Смешав горячие слезы с застывшей водой, они почувствовали приток новых сил и с легкостью преодолели подъем.

«А в другой раз, — рассказывает отец Арсений, — исполнив свою волю, я получил епитимью [44]. Куда-то мы должны были пойти, но Старец чувствовал себя не очень хорошо. Однако я подбодрил его, и мы пошли босиком по снегу, пока не остановились на полпути.

— Арсений, — говорит мне Старец, — мотор остановился. Что теперь делать?

Серьезно он сказал это или в шутку, я хватаю его и сажаю себе на плечи, пока мы не доходим до каливы. С тех пор я научился более не исполнять своей воли.

Когда мы куда-нибудь шли, то у нас было заведено, чтобы один шел за другим на расстоянии пятнадцати — двадцати метров, дабы избегать празднословия и непрестанно творить молитву. Если случалось встретить кого-нибудь, мы приветствовали его поклоном, не вступая в разговор. Иногда попадались и любопытные. Они видели двух босых монахов, одетых в тряпье.

— Откуда вы? Куда идете? Не холодно босиком-то?

И так далее.

Старец — ни слова. Я же из чувства сожаления не мог не обменяться двумя — тремя словами.

Старец Иосиф (в центре) и отец Арсений (второй слева) с другими монахами в первые годы своих подвигов

Но потом Старец останавливал меня и спрашивал шутливым тоном:

— Что случилось, отец Арсений? Ты поисповедовал человека? Достоин он стать священником?

Таким обходным путем исправлял меня Старец».

— Хорошо, геронда, но разве другие отцы не понимали ваших подвигов?

— Старец скрывался, насколько это было в его силах. И конечно, мы немного прикидывались юродивыми, поэтому многие считали нас прельщенными.

Как-то раз мы отправились на один престольный праздник. После литургии весь народ пошел в трапезную. Последовали за ним и мы. Трапезник, едва завидев, что мы босые и в лохмотьях, тут же поднял крик и выдворил нас. Мы ушли, не проронив ни слова. Тогда нас догнал какой-то незнакомец, привел в комнату, и мы поели от всего, что было на трапезе.

Как я писал вначале, эти два атлета были как одно тело и как бы дополняли один другого. В телесных трудах наиболее преуспевал, конечно, отец Арсений.

После многочасового ночного бдения Великий Старец занимался рукоделием, изготавливая простые маленькие крестики, а отец Арсений по большей части следил за внешними работами по дому, за фундаментом, за всем. Также он нередко спускался к пристани [45], чтобы забрать шестьдесят — семьдесят килограммов груза не столько для себя, сколько для других престарелых монахов. Это тоже входило в его обязанности.

Что же касается бдения, то на протяжении многих лет он и не помышлял о том, чтобы посидеть во время бдения или сделать меньше трех тысяч поклонов. Также на протяжении многих лет подвижники не ложились в кровать, как пишет в своих письмах отец Иосиф.

«Но в конце, — говорит отец Арсений, — эту нашу крайность исправили монахини. Старец выезжал с Афона для духовной поддержки монастырей. В одном женском монастыре сестры убедились, что какой они застилали кровать с вечера, такой и находили ее утром. Дошло это до игумении. Подзывает она Старца и говорит ему:

— Умеешь ли ты слушаться?

— Умею.

— Так вот, с сегодняшнего дня, когда отдыхаешь, будешь ложиться в постель.

Старец оказался в затруднительном положении, но — сотворил послушание. Впервые он лег в постель и, когда проснулся, почувствовал такой прилив сил, такую ясность ума, что уразумел слова Писания: Послушание лучше жертвы [46]. Бдение прошло так хорошо, что, вернувшись, он сказал мне: