Лев Тихомиров - Тени прошлого. Воспоминания

Эспер Александрович всей душой принадлежал к нашему центральному народовольческому кружку, и помогал ему усердно во

всяких мелочах, но в его серьезной работе не мог принимать участия. В «Вестнике "Народной воли”» ему нечего было делать; в подготовке нового исполнительного комитета, который мы намеревались отправить в Россию, когда Дегаев покончит с Судсйкиным, Серебряков тоже не участвовал, и мы даже не сообщали ему об этом плане. Почему? Потому что он лично для заговорщицкого дела, по своему характеру, очевидно не годился, а говорить о своих планах с теми, которые в них не могли принять участия, мы считали бесполезной и вредной болтовней. Да Серебряков не обнаруживал даже и никакого желания ехать в Россию для возобновления революционной деятельности. В эти планы были посвящены только Галина Чернявская, Караулов, Герман Лопатин, Салова и еще молодой человек, которого фамилию я позабыл. Серебряков, таким образом, стоял в стороне от самой сущности наших задач. Никакой крупной общественной деятельности он не имел все время нашего знакомства. Поэтому я могу без ущерба для рассказа о заграничных делах докончить повествование об Эснере Александровиче в его личном биографическом порядке, насколько его жизнь мне известна.

Как сказано выше, его ухаживание за Катей Тетельман принимало все более серьезный характер, он ей тоже нравился, и наконец они сошлись как муж и жена, конечно, тоже ни по какому обряду не венчанные. Когда это случилось, моя память колеблется. Кажется, дело было так, что около лета 1885 года Тетельманы и Серебряков уехали в Швейцарию, в Кларам, — по всей вероятности, для поправления здоровья, в чем и Катя, и Серебряков одинаково нуждались. От самого Эспера Александровича я слыхал, как он катал Катю на лодке под парусом по Женевскому озеру, щеголяя своей ловкостью моряка. Она приходила в ужас, а он, не обращая внимания на ее просьбы высадиться, забирался в даль озера, проделывая самые блестящие эволюции. По-моему, Катя была права, потому что шквалы Женевского озера чрезвычайно капризны, но понятно, что его смелость и ловкость не могли не покорять ее трепещущего сердца. Тут-то, на берегу Женевского озера, и произошло, как мне кажется, их окончательное сближение.

Здесь же произошло и другое важное событие его жизни — поступление на службу в Болгарский военный флот.

Это были времена княжения Александра Бапенбергского 27. Как известно, единство Болгарии не было достигнуто русско-турецкой войной и болгарская земля осталась разорванной на две части. На севере от Балкан образовалась Болгария с князем Александром; на юге от Балкан образована Восточная Румелия с другим князем (кажется, его звали Алеко Паша). Но понятно, что и сами болгары

только и мечтали о соединении этих двух частей, и в обшественном мнении Европы почему-то господствовало мнение, что русское правительство также желает скорейшего объединения Болгарии. В это время в Болгарию потянулось несколько человек русских эмигрантов из числа тех, которые тосковали о России и в душе, в сущности, примирились с русским правительством, так что работа в Болгарии была для них как бы суррогатом работы в России.

Таким был, помню, Судзиловский 2*. Он давно эмигрировал в Соединенные Штаты и очень хорошо там устроился, сделавшись даже гражданином Калифорнийского штата. Но его грызла тоска по России, и он перебрался из Америки в Болгарию. Надо помнить, что правительство Александра III с каждым годом не скажу — приобретало симпатии, но покоряло сердца множества людей в Европе. При Александре II Россия была какой-то приниженной страной, и, конечно, никому не могло прийти в голову гордиться тем, что он русский. При Александре III произошло превращение. Россия стала вставать в вице какой-то фомадной национальной силы. Это производило огромное впечатление даже на эмиграцию. Прежде быть врагом правительства нимало не значило быть врагом России. Теперь правительство начало все больше отождествляться с Россией, так что, враждуя с ним, человек в глубине души начинал спрашивать себя, не враждует ли он и со своим народом. И вот, говорю я, кое-кто стал перебираться в Болгарию, которая казалась чем-то сродным и дружественным России. В этом числе был Судзиловский, в это число попал и Серебряков.

Какими путями, с помощью каких связей, каких рекомендаций Эспер Александрович мог поступить на службу в Болгарский флот, я совершенно не знаю. Но по-видимому, эти связи он нашел не в Париже, а в Швейцарии и, как бы то ни было, отправился оттуда в Болгарию с Катей как уже своей женой. Тут наступило новое, светлое время его жизни. Он возвратился к своей любимой морской службе, сделался легальным человеком, получил прекрасное материальное обеспечение, так как ему дали место капитана парохода. По надобностям болгарского правительства Серебряков совершал постоянные рейсы по Дунаю. Его Катя была в полном восторге, она сделалась в своем роде важной особой, живя в прекрасной каюте с мужем. Для обоих пребывание в теплом климате — если не на море, то на такой великой реке — было чрезвычайно полезно и в смысле здоровья. Одним словом, всем было хорошо это существование, одним только плохо — что оказалось весьма кратковременным.

В 1886 году произошел переворот в Восточной Румелии. Кто его устраивал — я не знаю. Во всяком случае, там действовали болгар-

П Ъием 7Ш

ские патриоты, были и кое-кто из русских авантюристов, по всей вероятности, помогал перевороту и Александр Баттенбергский. В публике существовала ошибочная, как оказалось, уверенность, что и русское правительство одобряло заговорщиков. Сам переворот был произведен очень ловко, в двадцать четыре часа, Алеко Паша не оказал никакого сопротивления, и заговорщики провозгласили соединение Восточной Румслии с Болгарией.

Я помню, как в Ле-Ренси ко мне пришел Бах, весь сияющий, каким я его никогда ни раньше, ни позже не видел: «Читали о румелийском перевороте?.. Но знаете, у русского правительства есть что-то крупное, революционное! Ведь как обделано! И без всяких конгрессов, без дипломатов. Просто по шапке Алеко Пашу, и Берлинский трактат торжественно идет к черту».

Это образчик того, как тогда верили в причастность русского правительства к перевороту. Но в действительности именно этого и не оказалось. Напротив, Александр III проявил крайнее неудовольствие Совершившимся фактом и настолько рассердился на Александра Баттенберга, что не захотел иметь с ним никаких сношений. Как кажется, Александр Баттенбергский обещал Александру III, что соединение двух разорванных половин Болгарии не произойдет иначе как по инициативе России. Выходило, стало быть, что он обманул русского Императора. Александр же III никогда не прощал таких обманов. Напрасно Баттенберг предлагал ему решить, что он должен делать, заявляя, что поступит так, как скажет Император. В ответ на это ему сухо было сказано, что он может поступать как ему угодно. Ввиду такой ссоры с Россией горсть болгарских патриотов свергла Баттенберга с престола и отправила на пароходе в ближайший русский порт (Рени на Дунае) с заявлением местным властям, что Россия может делать с низвергнутым князем что ей угодно. Напрасно Батгенберг искал переговоров с Императором. Ему не позволено было остаться в России, и он уехал в Австрию. Между тем в Болгарии произошел новый переворот в его пользу. Его просили возвратиться на княжение, но он не пожелал новых авантюр и отказался от предложения.