Игорь Карпусь - Своё и чужое: дневник современника

2 октября. Вот он, беспримесный первозданный большевизм, засел в Белом доме и плодит отвратительные выходки с привкусом крови. Когда же они перестанут терзать нас или, точнее, когда им обрубят когти и вырвут жало?

3 октября. В Москве настоящий бой, призывы к штурму Кремля. Только ребенок мог делать ставку на переговоры с шайкой Хасбулатова и мирное разрешение вражды. Опять сделан первый шаг и не сделан второй — ликвидация осиного гнезда. Боясь пролить капли, получат реки, эти мерзавцы ненасилие расценивают как слабость. И вот профессиональные вооружённые отряды позорно пасуют перед бандитскими формированиями, и положение таково, что можно проснуться при новой диктатуре. А вторая сторона отсиживается.

Последний раз за городом. Мглистые дали, пёстрый, покорный и тихий лес, поникшие травы и терпкий, пряный аромат увядания. Наткнулся на стайку рядовок, вот и все грибы. Промок, замёрз, зато проводил журавушек. Летели клин за клином и мне покурлыкали на прощание.

23-00, радио и ТВ прервали передачи, мятеж разрастается, бой за телецентр, полоса предательств и колебаний, дело за верными войсками, а их нет под рукой. Непрерывные репортажи ВВС и «Голоса Америки».

5 октября. Политическое затишье, принципиальные решения не объявлены или еще не выработаны. Только теперь должна начаться Россия посткоммунистическая. Главное — роспуск всех советов и изоляция бывшей советской и партийной номенклатуры. Все требуют жёсткости и непреклонности. Но уже отпущены все депутаты, а через месяц-другой Руцкой с Хасбулатовым выйдут на свободу и станут национальными героями для известного рода публики. Опять возобновятся «Правда» и «Советская Россия», а в декабре изберут левую Думу, которая и свалит незадачливого президента.

6 октября. Снова две России лицом к лицу, и удивительное дело. Та Россия, которую сажали, которая безропотно шла на каторгу и в застенок, эта Россия и теперь стойко несёт тяготы безвременья. А та, которая куражилась, сажала, гадила, пировала и которой даже хвост не прищемили, эта остервенилась, распоясалась, налилась ненавистью и злобой, пошла на приступ. У нас никогда не было общества, единство было мнимым и холопским, а в глубине мерцали недоверие, подозрительность, страх. Нет единого общественного идеала, как на Западе.

8 октября. Записка в кармане убитого бандита: «Я ненавижу эту вонючую страну». Захватил детей-заложников, собирался бежать за рубеж по проторенной многими дорожке. Такие люди, перекати-поле, были всегда, но особенно расплодились в последнее время. Они падки на чужой хлеб, тепло и порядок. Им неведомы муки сотворения Родины, и это самое страшное обвинение советской системе. Она была обречена массовым равнодушием, безволием, отупением. Разве могли подобные настроения возникнуть у шмелёвских мастеровых? Они и помыслить — то себя не смели вне Христа, Москвы, хозяина, России-матушки. О такой «неразвитости» и «необразованности» нам еще долго-долго мечтать.

11 октября. «Известия» удивляются, почему вместо служебного расследования военное и охранное ведомства удостоились монарших милостей в неумеренном количестве, да ещё над свежими могилами. Любая корпорация, а властная в первую очередь, живет по закону взаимной поддержки и обязательств, не говоря уж об инстинкте самосохранения любой ценой. Это чудо, что расстреливали Белый дом, а не Кремль, что убили 150 человек, а не 150 тысяч. Власть никогда не была морально-безупречной, в чём постоянно упрекают её наши моралисты. Её долг — профессионально и эффективно обслуживать всё общество.

19 октября. Как и ожидал, нарастает волна прекраснодушия и сочувствия к поверженным, критики властей. Это уже аксиома, что некоторые истины нашими либералами просто не воспринимаются, и одна из них та, что безусловная свобода рано или поздно ведёт к безусловной диктатуре. Политическая пауза затянулась, и до выборов ничего кардинального не последует, хотя самое время проводить тяжёлые, болезненные решения. Но боятся недовольства внизу, и получается, что поляки, эстонцы, литовцы, армяне и другие могут терпеть и жертвовать, а русские на это не способны.

Дети сильно изменились: туго соображают, безразличны, выбирают лёгкие варианты, почти невозможно перевести в рабочее состояние, интерес поднимаю буквально физическим усилием, перенапряжением. В их глазах моя репутация незыблема, но мало чего стоит. Самое страшное, что остановились в развитии, какими были в 10 лет, такими остаются и в 15.

24 октября. Слепой, безжалостный рок. Сначала умер сын на дворовой скамейке, через месяц машина сбила мать, и семья исчезла.

26 октября. Для Рикёра состояние счастья в чтении прекрасных книг. Согласен: всегда под рукой, на всю жизнь, год за годом поглощают и возмещают все остальное — потерянное, несбывшееся, несбыточное. И ещё, пока дышу, музыка, степной ветер, приветливая улыбка.

30 октября. Великий «Тихий Дон» — и книга, и картина Герасимова. Почти в каждой сцене слеза прошибает, и до чего обнаженно-мудро рассказано, как одна неправда /или правда/ одолела другую, истребив половину народа. Так неужели же теперь сил и терпения не достанет, чтобы впервые, может быть, устроиться по своему разумению, а не подстрекательству новых «борцов за счастье». Ах, эти грязные торгаши и неподъемная высота русского духа, опять их разводят в разные стороны, пугают победой одного и гибелью другого. Непрерывные рассуждения о храме, но ведь в храме люди не живут. Грустно, что эти глупости разделяют многие вполне искренне и бескорыстно, но ведь за ними же дьявол.

4 ноября. Бессонная ночь у приёмника. Войска подоспели, перелом достигнут, мятежники рассеяны, перестрелки продолжаются. Потрясающая слабость, неумелость, беспечность властей, каждый раз подставляющих народ там, где безотказно должен действовать человек с ружьем. Есть у Ельцина судьба, в третий раз спасла и принесла победу. Неужели же и теперь не будет сделан решительный поворот? Боровой точно выразился, что Ельцин представлял себя в нормальной стране, отсюда его мягкость и уступчивость. Значит, он не задумывался над историей.

6 ноября. Постоянные вздохи и жалобы отовсюду, что жизнь мимолётна. Напротив, она незаслуженно длинна. Обделывать свои делишки и мечтать о столетнем юбилее, не смешно ли? Неужели об этом мечтали Жанна, Сергий, Серафим, Лермонтов, Вревская, Кузьмина? Для них бессмертие было бы тяжким наказанием. Все они достойно победили вездесущую пошлость и поднялись над временем. А мы — мусор, падающий к ногам очередного вождя. Про сочинителей не говорю. Сочинительство, по высшему счёту, тоже для себя, как дыхание.

7 ноября. Прошел в колонне демонстрантов по всему маршруту, 5-6 тысяч, исключительно пожилые и старики. Настроены миролюбиво, беззлобные и заученные разговоры об «Эльцине,» столичных расправах, ценах. Спутник, рабочий или инженер, увлеченно пересказывал мне Гумилева. Страсти разжигали только ораторы.