Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Постепенно, по мере разбухания «сундуков» Long-Term и появления на рынке ее подражателей, к началу лета 1998 года кредиторы, как это периодически случается, начали понимать: расчеты на то, что люди, которым они одолжили деньги, вернут их, ничем не оправданы. С ростом процентных ставок конкуренты Long-Term стали демпинговать по своим самым «хитрым» позициям. Это привело к снижению цен и запустило цикл продаж. Но Long-Term сделал ставку на покупку, продавая самые

надежные и покупая более дешевые, но рискованные активы. Такая сложная модель исходила из того, что, когда финансовые рынки стабилизируются, цены рискованных активов приблизятся к ценам надежных. Все было основано на предположении, что рынок станет менее волатильным, то есть начнет расти и будет дергаться гораздо реже. В целом обычно так и происходило. Но это отнюдь не означало, что так будет всегда. В Long-Term об этом знали, поэтому и «заперли» капитал инвесторов на достаточный срок, обеспечив свою безопасность. Или думая, что обеспечивают ее.

17 августа 1998 года Россия неожиданно объявила дефолт по своему рублевому долгу. Это означало, что она не будет платить по счетам. Когда правительство большой страны больно бьет по кредиторам, финансовые рыки содрогаются. Инвесторы демпингуют по всему, что только попадается на глаза. Один из менеджеров заранее предупредил Long-Term: стратегия собирать понемногу на триллионах торговых операций — это все равно что собирать пятицентовики перед бульдозером 16. Теперь — сюрприз! — оказалось, что у бульдозера мотор от Ferrari и что он несется со скоростью 80 миль в час.

В воскресенье 23 августа «я играл в бридж на компьютере. Мне позвонил Эрик Ро-зенфельд из Long-Term». Один из сподвижников Мэриуэзера, сорокапятилетний Ро-зенфельд в свое время занимался тем, что анализировал тысячи торговых операций Мозера в Salomon, чтобы разобраться в допущенных ошибках. Баффету он нравился. Теперь Мэриуэзер дал ему поручение продать арбитражные позиции по слиянию компаний, чтобы уменьшить объем кредитного портфеля. «Я несколько лет ничего не слышал о нем. Со страхом в голосе Эрик стал предлагать мне купить все эти позиции за шесть миллиардов долларов. Они полагали, что арбитражные позиции можно просчитать математически» 450. В ходе разговора Уоррен рефлексивно подверг Розенфельда «баффетированию». «Я сказал Эрику, что возьму только некоторые позиции, а не все».

Несколько дней колебания рынка обошлись Long-Term в половину его капитала. Целую неделю партнеры обзванивали всех, кто был в их базе данных, пытаясь найти деньги до того, как 31 августа плохие новости придется сообщить инвесторам. У них не было никаких шансов. В конце концов они согласились на то, чтобы Ларри Хили-бранд — суперрационалист, которого на Уолл-стрит прозвали «Двадцать три миллиона» (за полученный им бонус, который заставил плакать от зависти самого Мозера), — был делегирован в Омаху, чтобы рассказать Баффету о том, чем владеет Long-Term.

На следующий день Доу-Джонс упал на 4 процента. Газета Wall Street Journal назвала это падение «мировым margin call». Инвесторы запаниковали и стали продавать. Баффет встретил Хилибранда в аэропорту и привез в Kiewit Plaza. Скромный небольшой кабинет Баффета, в котором сидели еще несколько человек, а стены были украшены сувенирами с логотипом Coca-Cola, разительно отличался от гигантских помещений в Гринвиче, где стояли бильярдные столы и даже имелся тренажерный зал со специально нанятым тренером.

В попытке спасти собственные инвестиции в компанию Хилибранд сам влез в долги, перезаложив перезаложенный долг, по которому Long-Term уже сам себя перезаложил. Он потратил целый день, разъясняя каждую позицию, подчеркивая при этом, какую прекрасную возможность она представляет для Баффета 17. «Он хотел, чтобы я вложил капитал. Он описал семь или восемь главных позиций. Я знал, что происходит с соотношениями цен в этих областях. Меня бы это заинтересовало, потому что некоторые соотношения и спреды были просто сумасшедшими. Но он предлагал сделку, которая для меня не имела никакого смысла. Они думали, что у них есть время, чтобы сыграть до конца. Но я сказал “нет”, и все было кончено». Баффет сказал ему: «Я не инвестирую в чужие фонды» 18. Он видел себя только в роли владельца.

A Long-Term не нужен был новый владелец, Long-Term нуждался в инвесторе. Был момент, когда инвестировать в хедж-фонд был готов кто-то другой, но и он в конце концов отказался 19. К концу месяца, когда надо было представить отчет, фонд потерял 1,9 миллиарда долларов — почти половину капитала — из-за нетипичной в целом комбинации понижения на рынках акций и почти истерической боязни рисков на рынке облигаций*. Так как модель предполагала однопроцентную вероятность потери 20 процентов капитала, происходящее можно было сравнить с обрушившимся на Нью-Йорк ураганом четвертой категории. Мэриуэзер написал письмо инвесторам, в котором говорилось, что потеря почти половины денег фонда — это «шок», но «перспективы для продаж на текущий момент считаются лучшими в истории LTCM. Фонд предлагает вам инвестировать на особых условиях, касающихся комиссионных LTCM» 20. Long-Term по-прежнему вел себя так, как будто мог собрать деньги, чтобы выйти из кризиса и заработать в будущем. Но с уровнем уже взятых на себя долговых обязательств он не имел такой возможности. То, что называлось «риском», на поверку оказалось потерей денег. Long-Term к этому не был готов. Замкнутость корпоративной культуры, принятые в хедж-фонде способы ведения бизнеса долгое время способствовали тому, что его партнеры закрывали глаза на тот факт, что ни один здравомыслящий инвестор не станет вкладывать деньги в бизнес, если у него не будет возможности контролировать их использование.

Прочитав послание Мэриуэзера, Баффет в тот же день написал письмо коллеге, переправив вместе с ним и просьбу Мэриуэзера, отметив при этом: «В приложении — потрясающий пример того, что происходит, если у вас: 1) есть десяток людей с уровнем IQ 160; 2) их общий опыт работы в данной области в сумме составляет 250 лет опыта; 3) они используют большую часть чистого капитала в бизнесе; 4) используют тонну долговых обязательств 21.

«Все умноженное на ноль равняется нулю», — говорил Баффет. Потерять все — это остаться с «нулем». Независимо от того, насколько мала вероятность потерять все, пока вы имеете возможность делать ставки снова и снова, риск накапливается и умножается. Если делать ставки достаточно долго, то рано или поздно выпадет zero**. A Long-Term даже не удосужился просчитать риск потерь больший, чем в 20 процентов.

Наступил сентябрь, а «землетрясение» не утихало. Long-Term лихорадочно искал деньги, потеряв уже 60 процентов своего капитала. Другие трейдеры еще более усугубили ситуацию, открывая короткие позиции там, где Long-Term был вынужден продавать, что влекло за собой еще большее снижение цены. Бегство инвесторов из рискованных в более надежные активы достигло масштабов, которые модель Long-Term считала невозможными. Long-Term предложил Goldman Sachs выкупить половину компании. Нужны были четыре миллиарда долларов — невероятная сумма для находящегося в критическом положении хедж-фонда.