Анатолий Терещенко - Он спас Сталина

После обеда в столовой, где он расплатился сам, что меня удивило, обычно проверяющих офицеров из вышестоящих штабов, а тут целый генерал, командование баловало бесплатной кормежкой со спиртными напитками вдобавок. Сразу же после обеда, попрощавшись с командованием, он засобирался в дорогу.

— Какие планы у вас на сегодня? — спросил он меня.

— Собираюсь ехать в Луковский гарнизон — там у меня две встречи, — ответил я.

— Подождите, Луков, Луков… так это же по пути. Собирайтесь и поедем вместе — я вас подброшу.

Я был поражен таким вниманием большого начальника к рядовому оперативнику…

Свидетель Нюрнбергского процесса с первого его дня до последнего, сослуживец Н.Г Кравченко по ГСОВГ полковник в отставке Леонтий Иванович Козловцев

Автор встретился с ветераном Л.И. Козловцевым накануне Дня Победы в его крохотной однокомнатной квартире, в которой он живет с женой. «Дети выросли, разбежались, — сетовал он. — У их детей свои дети появились. Правнуки у меня уже взрослые».

— Леонтий Иванович, как вам живется в этом высоко расположенном скворечнике — многоэтажке?

— Трудно бывает, когда лифты портятся. В последнее время это часто бывает. Старые — менять уже давно надо. И вот тогда с больными ногами тяжело подниматься с ношей из магазина.

— Здоровье, быт?

— Здоровье — по паспорту. Живу, как живу, всего хватает. Много ли нам старикам надо? Одни копят, словно должны жить вечно, другие тратят, словно тотчас умрут. Я придерживался золотой середины, — улыбнулся ветеран, — поэтому и достиг таких возрастных высот. К сотенке подбираюсь. Никогда не жадничал, считал и считаю — старая штука смерть, а каждому внове… богатый ты или бедный. Сегодня некоторые думают только о деньгах, мы думали об Отчизне…

— Расскажите подробнее, как вы поучаствовали на Нюрнбергском процессе и о ваших впечатлениях при встречах с нацистскими бонзами, ставшими фигурантами международного трибунала. Какова реакция была у них на конкретные обвинения в суде?

— С санкции начальника 2-го отдела ГУКР НКО Смерш полковника С.Н. Карташова нас троих офицеров-контрразведчиков УКР фронта: меня, Красильникова и Хелипского направили на этот международный процесс. Я недавно прочел книгу бывшего руководителя разведки ГДР «Штази» Маркуса Вольфа. У него слова о Нюрнберге полностью совпали с моими впечатлениями. Я их даже записал:

«Было ощущение какой-то призрачности, когда я, идя по совершенно разрушенному Нюрнбергу, городу, который когда-то называли шкатулкой для драгоценностей Германии, думал о том, что люди, сегодня сидящие на скамье подсудимых, именно здесь, в Нюрнберге, принимали расовые законы и торжествовали, пребывая в зените своего могущества».

С первого дня — 20 ноября 1945 года и до последнего -1 октября 1946 года я присутствовал на заседаниях и каждый день видел стаю притихших и опустошенных нелюдей, набравшихся наглости оправдываться, косить под дурачков, требовать к себе отношения как к военнопленным.

Когда я зашел в зал, первое впечатление было таково: а где же остальные бонзы?

Первым сидел Геринг — черная душа нацистского заговора… Он сильно исхудал, поэтому мешки под глазами казались еще больше. Френч на экс-рейхсмаршале без погон болтался, как на чучеле пиджак. А когда-то его грудь и живот, увешенные орденами, сравнивали с витриной ювелирного магазина.

Он играл теперь после Гитлера роль наци № 1, к чему он и стремился. Гитлер сделал его своим преемником. В его лице было много ипостасей: провокатор и убийца, грабитель и вор, трус и хам… Он пытался играть «верного паладина» тому, кому присягал и кого предал в тяжелую минуту. Старался искусственно держаться, иногда ерничать. Часто он постоянно неуклюже выгораживал себя.

Особенно запомнился день объявления приговоров. Первого в зал заседания трибунала ввели Геринга. Лорд юстиции Лоуренс объявил:

«Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам «Обвинительного заключения» и приговаривает…

Герман сорвал наушники и стал размахивать руками. Оказалось, испортилась система перевода. Специалисты быстро устранили поломку. Когда «великий знаток живописи» стал вслушиваться дальше, судья проговорил:…и приговаривает к смертной казни через повешение».

Геринг пошатнулся, как мне показалось, мгновенно побледнел, однако устоял на ногах.

Неприятно было слушать еще одного палача, верзилу со шрамами на костистом лице, с тяжелой квадратной челюстью, шефа безопасности СС Кальтенбруннера. Он занял свое место на скамье только 10 декабря, говорили, что все эти дни болел. Как только эсэсовец присел, то соседи, Кейтель справа и Розенберг слева, демонстративно повернулись к нему спинами. Как же, со смертью Гиммлера он теперь стоял на первом месте, если говорить о представительстве карательных органов рейха на нюрнбергской скамье подсудимых.

Обуреваемый страхом, он отвечал односложно: типа «не знал», «приказали», «только здесь ознакомился с ужасными фактами», «верил в фюрера», «подвели рьяные подчиненные», «я всего лишь передаточное звено» и прочее.

Он даже просил поверить ему трибунал, что как только узнал о кровавых делах гестапо, то решил покинуть свой пост, но Гитлер не удовлетворил его просьбу. Припертый свидетельскими показаниями к стенке, он то бледнел, то краснел, то покрывался испаринами предательски холодного пота…

Будучи адвокатом, он пытался разыграть карту человека, случайно оказавшегося на вершине РСХА. Создалось впечатление, что это была трусливая личность.

— А как вели себя другие военные преступники? Бытует мнение, что некоторые пытались переложить всю вину на четырех «гэ» − Гитлера, Гиммлера, Гейдриха и Гесса. Правда ли, что по-разному реагировали подсудимые на показы фильмов-доказательств?

— Да! Вели себя они неодинаково, но все гадко по-своему. Запомнился момент, когда показывали фильмы «Фабрики смерти» и «Варшавское гетто». Погас свет в зале, но над 22 бандитами он горел. Я имел возможность наблюдать за их лицами с относительно близкого расстояния.

Геринг и Гесс ни разу не взглянули на экран.

Шахт, скрестив руки на груди, демонстративно повернулся к экрану спиной, показывая тем самым, что к зверствам он отношения не имел.

Палач Польши Франк и главный рабовладелец Заукель разрыдались…

Единственный, кто смотрел на экран с удовольствием и злорадством, был Штрейхер — один из идеологов нацизма и главный редактор газеты «Дер Штюрмер» — «Штурмовик». Он первый из нацистских бонз начал публичную проповедь поголовного уничтожения евреев. Ему на процессе напомнили его газетные слова, обращенные к нации. Я их выписал из недавно прочитанной книги «Семь узников Шпандау» Фишмана, а потому и вспомнил. Вот они: